— А сам — упс! — развел руками Самойлов.
— Нет, так не годится, — покачал головой Алеша.
— Мне незачем жить! — обреченно заявил Самойлов.
— Неправда! У тебя есть ради кого и ради чего жить, — возразил ему сын.
— Алешка, — всхлипнул Самойлов и полез обниматься. Алеша аккуратно отстранил отца.
— Папа! У тебя есть я, есть Костя, твои дети. Даст Бог, скоро будут и внуки. Ведь я женюсь, и Костя — тоже.
— Да, да. С детьми, это… ты правильно. Обычно так и происходит после свадьбы, — согласился Самойлов.
— Но ты и про свою личную жизнь не забывай.
— Ты имеешь в виду Ирину?
— Да. Ты ведь говорил, что будешь ждать ее.
— Да, да… Ирина, есть ведь Ирина, — вдруг вспомнил Самойлов.
— Папа! Ты сумеешь полюбить Ирину или встретишь другую женщину. Жизнь с уходом мамы не заканчивается.
— Да! Ты прав, сын! — с энтузиазмом подхватил Самойлов, — С уходом жены жизнь только начинается!
Но энтузиазма хватило ровно на эту фразу, после чего Самойлов вновь загрустил:
— Ты знаешь, сынок, мне кажется, что Ирина, на самом деле, меня не любит. У нее так, детские фантазии…
— Папа! Как ты можешь! Ты же ей пообещал!
— Это да. Я всегда держу свое слово. Но понимаешь… Ее влюбленность — это было… как тебе объяснить… соперничество с сестрой.
— Прекрасно понимаю, — кивнул Алеша, вспоминая свое соперничество с братом.
— И тебе кажется, что это настоящее чувство? — поинтересовался Самойлов.
— А почему нет? Любовь может вырасти из чего угодно, из соперничества тоже.
— Сын, мне неприятно тебе это напоминать, но… Вы с родным братом тоже соперничали. И что? Большая любовь?
— У меня — нет, — пожал плечами Алеша. — Как оказалось. А Костя — ты же видишь, как он любит Катю.
— Но это не факт, что он будет с ней счастлив, — сделал вывод Самойлов.
— Папа! По-моему, тебе нужно не философствовать за бутылкой, а верить себе, верить своим сыновьям. И тогда у нас всех все получится.
— Ладно. А ты со мной сегодня посидишь?
— Нет, папа, — Алеша отвел глаза. — Сегодня мы с Машей подаем заявление в ЗАГС.
Самойлов расстроился:
— О, сынок, значит, и ты спешишь себя охомутать.
— Как будто это для тебя новость, отец.
— Нет, конечно. Ты давно уже настроился… жениться. — В голосе Самойлова звучала ирония.
— Папа, пожалуйста, не говори о моем желании в таком тоне. То, что было с Катей, — несерьезно, и ты понимаешь. А с Машей — это на всю жизнь.
— Да, Маша, хорошая девушка, — охотно согласился Самойлов. — Но вы могли бы подождать…
— Зачем? Я и сейчас уже ждать не могу. Опаздываю. Я побегу, отец?
— Беги, беги. Учишь отца, а сам его не слушаешь, — грустно кивнул Самойлов.
— Папа, я всегда тебя слушаю, ты знаешь. Просто понимаю, что у тебя состояние сейчас… нерадостное. Все пройдет, правда! Только не пей, папка! Держись!
— Даю честное благородное слово! — Самойлов прижал руку к груди.
— Отлично! Пока!
— Ты сегодня… вернешься? — с надеждой спросил отец.
Алеша ответил не сразу.
— Наверное, нет. Но я приду утром. Обязательно.
— Утром? — удивился Самойлов, — Ну да… Понятно, почему ты спешишь.
— Пап, пожелай мне счастья! — улыбнулся Алеша.
— Желаю, — кивнул отец.
Дела в Левином ресторане шли прекрасно, он был доволен и собой, и жизнью. Он уединился в своем кабинете, чтобы выпить спокойно чашечку кофе и немного расслабиться. Но его умиротворенное состояние было разрушено самым бесцеремонным образом.
В кабинет решительно вошел некто в плаще с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпе. Этот некто, не говоря ни слова, положил перед Левой какую-то бумажку и быстро удалился.
— Э… В чем дело? Что это такое? — завопил Лева. Но дверь кабинета уже закрылась. Лева вздохнул и взял в руки оставленную бумагу. Он держал ее так, будто она была пропитана смертельным змеиным ядом.
В записке были слова, которые привели Леву в ужас: «Есть срочное дело, Лева. Жду у себя в гостях. Не придешь — грохну».
Лева посмотрел по сторонам — не подглядывает ли кто-нибудь за ним, потом свернул записку в бумажный шарик и бросил в мусорную корзину. Руки у него дрожали. Он взял чашку с кофе, от волнения разлил напиток. Потом вдруг бросился к мусорной корзине, достал только что выброшенную бумажку, положил ее в пепельницу и поджег. Пока бумага горела, Лева смотрел на нее не отрываясь. В его ушах звучал голос смотрителя: «Не придешь — грохну… не придешь — грохну…»
Марукин, занимавшийся делом смотрителя, решил поделиться своими соображениями с Буряком.
— Не могу я понять этого Родя, — сказал он. — Судя по материалам, он подпольный миллионер. А держится как постаревший хулиган. Урка мелкий.
— Нет, это не мелкая личность, — уверенно ответил следователь. — Я бы сказал, что Родь — очень страшный человек.
— Страшный? Чем же он страшен? — поинтересовался Марукин.
— Представь себе, Юрий Аркадьевич, он уморил родных детей, двух молодых пацанов. И при жизни-то он их унижал будь здоров, но это, как говорится, дело семейное. А потом ради наживы, ради своих планов и жизни их не пожалел.
— Неужели? Не может быть! — удивился Марукин.
— Все может быть. Ты тоже не первый год в органах. Всякого, наверное, насмотрелся.
— Да уж, это точно, — кивнул Марукин.
— Так вот. Я считаю, что сейчас этот Родь вовсе стал беспредельщиком. Он готов пойти на все, чтобы выбраться на волю и добраться до своих подпольных миллионов.
— Да где, где у него эти миллионы-то? — заволновался Марукин, потом резко сменил тон на насмешливый. — А я думал, что Корейко — это литературный персонаж.
— И не с такими типажами встречаешься в жизни, — сказал следователь, внимательно разглядывая самого Марукина.
Тот отвел глаза и спросил:
— Вы и приблизительно не знаете, где может быть тайник Родя?
— Приблизительно догадываемся. Но пока, к сожалению, наши поиски не увенчались успехом. Хорошо, ты со своими архивами вовремя появился — теперь может возникнуть повод для обыска.
— В его квартире? — оживился Марукин.
— На маяке, — уточнил следователь. — Но это не сейчас.
— Почему? — явно расстроился Марукин.
— Потому что для начала я решил проверить его контакты.
— А с ним кто-нибудь контактирует? Вы знаете?
— Пока никого не было. Но вдруг будут посетители!
— А по-моему, это лишняя трата времени, Григорий Тимофеевич.
— Нет, Юрий Аркадьевич. Я буду действовать так, как считаю нужным. И если уж ты находишься у меня в подчинении, просьба давать советы и комментировать мои действия только тогда, когда я об этом попрошу, — сухо заметил Буряк.
Марукин замолчал.
— Да, я тут, Юрий Аркадьевич, хочу у тебя спросить, куда ты в обед бегал? — вдруг спросил следователь.
Марукин побледнел от страха.
— И-й-я-а? — переспросил он.
— Ты, ты, с кем я разговариваю! Такой таинственный вид на себя напустил, плащ длинный, шляпу нацепил…
— Я… — начал было Марукин.
Ты. Ты думаешь, я ничего не видел? И нечего шифроваться. В ресторан — значит, в ресторан. Не надо прятаться от коллег. Я сам не люблю столовские щи. Но что поделаешь, бюджетной зарплаты на ресторанные обеды не хватает. Да и у тебя тоже, если будешь каждый день ходить туда обедать.
— Не буду… — пообещал Марукин.
— Или, может быть, ты сам — подпольный миллионер Корейко? — засмеялся следователь.
— Если бы… — искренне вздохнул Марукин.
— Ей-богу, ведешь себя, Юрий Аркадьевич, как шпион из плохого боевика. Я же тебе в обеденные компаньоны не напрашиваюсь. Так что нечего из похода в ресторан маскарад устраивать.
— Действительно, глупо получилось… — захихикал Марукин. — А вы как узнали, что я в ресторане был?
— Домой ездил на обед. И увидел тебя на улице. Как ты в очках от людей шарахаешься. Смешно!