Глава четырнадцатая
1
Возле нового дома, срубленного председателю колхоза, не было еще ни ворот, ни забора, он стоял одиноко среди снежной полянки — большой и чистенький, как новая игрушка. Солнце било в его окна, отражало белый снег, серое небо. Из трубы над крышей высоко и тонко поднимался дым, и дом казался кораблем, плывущим по снежному океану.
От дороги к дому вела пробитая в снегу тропа, — видимо, расчистили ее только сегодня, вчера не было. Уфимцев хорошо помнил, ходил прямо по снегу. Он прошел по тропе, дошел до дома; желтые стены из свежеструганых бревен, казалось, излучали тепло, он снял рукавицу, пощупал их, но бревна были холодными.
— Проверяешь? — крикнул ему, высунувшись из сеней, Микешин. — Давай проверяй, заходи в комнаты.
С Василием Степановичем они вчера условились, что сегодня опробуют печи, протопят их, и можно дом заселять, справлять новоселье.
На кухне дед Колыванов, перепачканный сажей, топил щепками русскую печь, заглядывал в чело, но печь работала исправно, не дымила, тяга была хорошей, щепа горела ровно, уютно потрескивала.
— Все печи проверил, — сказал дед. — Докладаю, зиму в тепле будешь жить, горюшка не знать. На совесть печи сработали.
Уфимцев прошел по дому. В комнатах было пусто и гулко, от стен, от полов пахло душисто и сладко сосной, словно гулял он по сосновому бору, светлому и солнечному. А в душе почему-то не находилось места для радости.
Поблагодарив Василия Степановича и деда Колыванова, Уфимцев отправился на квартиру готовиться к переезду.
Он заранее позаботился купить койку, стулья, даже диван для гостей, а стол ему сколотили свои плотники. И диван, и койка, и стулья хранились в сарае, и теперь Никита Сафонов, запрягши лошадь, привез все это, помог занести в дом и, пожелав хозяину счастья в новом доме, уехал.
Уфимцев остался один.
Он долго сидел впотьмах, глядел в окно на сгущающиеся сумерки. Из-за кладбищенской рощи надвигалась ночь, она шла, как огромная туча, закрывая небо, падая темнотой на землю.
Ему захотелось есть, но есть оказалось нечего, он ничего не купил и не попросил у жены Никиты. Идти куда-нибудь покормиться было поздно, к тому же навалилась беспричинная лень, и он, расстелив тощенький матрасик на койке, бросил подушку, разделся и лег, надеясь уснуть, заглушить голод.
Утром проснулся рано, в окна чуть брезжило, стекла отливали синевой. За стеной кто-то возился, шумел, бился о стену, словно просился в комнату. Уфимцев подошел к окну — оно было запорошено снегом от бушевавшего во дворе бурана. Ничего не проглядывалось, и он, выругавшись, распалясь сердцем на погоду, стал одеваться. Буран разыгрался некстати — на фермах шел отел и окот, и Уфимцев опасался, как бы буран не помешал, не наделал бед.
Весь день он был занят — то в конторе, то на фермах, и, несмотря на буран, не удержался, поехал в Шалаши к Юшкову. Там побывал на свиноферме, убедился, что все в порядке, и вернулся в село поздно ночью.
Сдав Карька дяде Павлу, он было вознамерился пойти к Максиму, встретить с родными Новый год, но тут же отказался от своего намерения — так устал от дневной беготни, от поездки в Шалаши, что не хватало уже сил на это.
Дядя Павел сунул ему в руки ведерко с морожеными окунями и сорожкой — не то сам в пруду наловил, не то кто принес для председателя, дядя Павел не сказал, — и Уфимцев, поблагодарив его, пошел домой. Хлебом он запасся заранее, и теперь, обеспеченный на ужин ухой, шел неторопливо, торопиться было незачем, никто его не ждал. Ветер крутился, толкал его в бок, в спину, сыпал снегом, идти было тяжело, сугробно, и он шел прямиком, не разбирая дороги, по пустынной улице. Дойдя до дома тети Маши, постоял, посмотрел на освещенные окна. Как ему хотелось заглянуть за них, узнать, что там сейчас происходит! А еще лучше, зайти и остаться там, не возвращаться в свой пустой, пахнущий сосновой тоской дом.
Он постоял и пошел дальше.
Начались школьные каникулы, и он ожидал, что Аня соберется и уедет с детьми в город. Но прошло три дня каникул — она никуда не уехала. Это озадачило Уфимцева, — он не представлял, как понимать Аню, терялся в догадках. Хотелось верить, что она — наконец-то! — одумалась и будет искать примирения.
В доме было холодно, ветер выдул тепло, и Уфимцев, принеся со двора охапку щепы, затопил на кухне очаг. Оттаяв рыбу, почистил ее и поставил ведерко с водой на плиту очага. Соль и перец у него были, правда, не имелось ни луку, ни картошки, но он надеялся, что без них уха удастся, хотя варил ее первый раз в жизни.