Вот и исполнилась его мечта — он встретил Таню. Сейчас он был счастлив, бесконечно счастлив. Ему больше не было никакого дела до того, что где-то в Москве есть другая девушка, которая ждет ответа. Той, другой, больше не существовало для него. Таня уже успела сильно загореть, только поблескивали белые-белые ровные зубы. Он подметил также, что она похудела за эту зиму. Лицо ее стало нежнее.
— Наголодались мы изрядно, — сказала она весело. — А теперь милости просим к нам… У нас уже зацвел миндаль…
…Пограничники до самого вечера деловито осматривали необыкновенный сад в горах. Сибирские яблони, тутовники, цветущие абрикосы — все вызывало восхищение. Только солдат Шарипов ходил с задумчивым лицом. Он искал кого-то глазами. Куда делась Таня? Да и лейтенант Морозов словно в воду канул. Шарипов как бы невзначай отделился от товарищей, свернул в глухую аллейку цветущего миндаля и остановился. Косые лучи заходящего солнца пронизывали аллею насквозь, и она вся светилась красноватым светом. У высокого куста стояла Таня. На ней было простенькое ситцевое платье с короткими рукавами. Улыбка бродила на ее губах, а глаза блестели… Девушка вздохнула, стала перебирать пальцами косы, спускающиеся на грудь, чуть наклонилась вперед.
Вот к Тане подошел лейтенант Морозов и положил руки ей на плечи. Она не отстранилась. Нет, не отстранилась. Она сняла с лейтенанта фуражку и провела ладонью по его густым волосам… А он рассмеялся каким-то тихим, совсем беззвучным смехом.
Шарипов вздохнул, сокрушенно покачал головой и пошел.
— Ай-яй-яй, целый год страдал! — проговорил он негромко.
И непонятно было, к кому относятся эти слова: то ли к лейтенанту, то ли к самому Шарипову.
Кагул.
ГОВОРЯЩЕЕ ПИСЬМО
Гарнизон наш находится, можно сказать, на краю света, за тридевять земель от большого города. Почти три месяца здесь длится холодная полярная ночь. Шумит-гуляет пурга по снежным просторам, ледяной ветер валит с ног. Но мы привыкли ко всему — и к снегу и к ветру.
Правда, новичку на первых порах трудно приходится: скучает по Большой земле, солнечные дни и березовые рощи вспоминает. Тем более, если у него любимая девушка где-нибудь, на селе или в городе, осталась. Со временем, разумеется, все это проходит.
У младшего лейтенанта Стукалова совсем особая история вышла. Еще в Ленинграде познакомился он с Катей Гордеевой, девушкой своенравной и капризной. Познакомился и влюбился. Училась она на последнем курсе медицинского института. Если судить по фотографии, очень красивая девушка: белокурые кудряшки на лоб падают, глаза большущие, насмешливые, в уголках пухлых губ лукавинка затаилась. Видел ту фотографию лейтенант Соловейко и чистосердечно сказал Стукалову:
— Дело твое, Игорь Петрович, табак. Нельзя нам в таких кисейных барышень влюбляться. Да разве она за тобой на Север поедет? У нее небось в Ленинграде отбоя от женихов нет!
Ничего не ответил Стукалов, только брови сдвинул. Вспомнил, наверное, как перед отъездом попытался в своем чувстве Кате объясниться. Рассмеялась она тогда и этак самонадеянно заявила, что, дескать, замуж пока выходить не собирается ввиду большой склонности к научной работе. Ну а если и выйдет, то только за человека, способного на героические подвиги.
С тем и уехал младший лейтенант, а любовь, как заноза, в сердце засела.
А тут еще полярная ночь надвинулась. Пурга гудит за окном, домик от порывов ветра сотрясается. Совсем скверно на сердце у младшего лейтенанта, но виду не подает. Кажется, все ему нипочем. Особое пристрастие появилось у него к лыжам. Даже лучший ходок ефрейтор Коржиков не мог за ним угнаться.
— Слабак я в сравнении с товарищем младшим лейтенантом, — сокрушенно говорил Коржиков. — И откуда только сила у человека берется? Прирожденный спортсмен! Вчера тридцать километров отмахал — и ничего! Сегодня опять приглашает на вылазку. Машина!..
Ефрейтору Коржикову и невдомек, что младший лейтенант таким способом сердечную боль заглушить старается. А нужно вам сказать, что этот самый Коржиков неоднократно брал первенство на окружных соревнованиях по лыжам. Спортивная честь его была уязвлена, и все же он очень привязался к Стукалову. Без восторга не мог говорить о младшем лейтенанте, то и дело восклицал: