Действительно, с возвышения лабиринт, который они только что преодолели, казался замысловатым рисунком.
- Мало ей железа и камня, подавай еще живую растительность! - Либерти восторженно огляделась. - Вон там я вижу нечто похожее на клетчатый шотландский килт. Потрясающе!
Между прочим, я всегда питала слабость к бельведерам и садам.
Это какой-то особенный мир! А ведь до всех этих бездушных офисов рукой подать. Кажется, достаточно забраться на эту стену, чтобы до них дотронуться. - Она перехватила взгляд Ренсома и, скромно потупив взор, оперлась на ограждение. - Кто здесь гости? - спросила она.
- Знакомые Китсии: люди искусства, представители власти, финансисты. Большинство из них - белые вороны.
- А сами вы, Арчер, относите себя к белым воронам?
- Не совсем. - Он пожал плечами. - Моя частная жизнь - мой бизнес. Тетушка создавала этот уголок явно не для таких, как я.
- Между прочим, вы с ней похожи. У нее ведь тоже сливаются частная жизнь и бизнес, не так ли?
- Разве искусство - бизнес?
- Если разобраться, то еще какой!
- Вы так уверены в своей правоте! Мне это нравится. Наверное, в вашем возрасте я был столь же самоуверенным.
- Правда? И чем же вы занимались в моем возрасте?
- Возможно, когда-нибудь я вам и отвечу, но только не сейчас. Можно я тоже задам вам вопрос: как продвинулась статья?
- Со вчерашнего-то дня? Вы меня покорили, Арчер! Обязательно это процитирую. - Либерти уже не жалела, что ее вытащили из постели в половине седьмого утра.
Она достала диктофон, положила его на стеклянный столик. Он не поморщился, как накануне. Это предвещало хорошее продолжение. Они присели на изогнутую каменную скамью, расцвеченную узорами пробивающегося сквозь шпалеры солнечного света. Камень еще не успел нагреться, и Либерти поежилась.
- Разрешите? - Рейсом снял пиджак. - Боюсь, вы слишком легко одеты.
Она не стала протестовать, когда он накинул пиджак ей на плечи.
- Посмотрите вниз. - Он постучал пальцем по стеклянной крышке стола, и она подалась вперед. В полу бельведера красовался большой подсвеченный аквариум.
- Час от часу не легче!
Среди коралловых наростов сновали взад-вперед красные и черные рыбки. Благодаря пластмассовому бортику гостю не грозила опасность угодить в аквариум ногой. Либерти почувствовала головокружение, словно плыла на кораблике с прозрачным дном и ее укачало. Она поспешно подняла глаза.
- Не возражаете против чая?
Не успел он произнести эти слова, как взбежавший по ступенькам араб поставил перед ними дымящиеся чашки, источающие неповторимый сложный аромат.
Либерти с наслаждением втянула воздух.
- Что ж, в такой атмосфере поговорить о Китсии будет особенно приятно.
- Сейчас соображу, с чего начать" Скажем, известно ли вам, как Китсия распрощалась с Парижем? - Либерти покачала головой, довольная, что хозяина не пришлось долго упрашивать. - Ей вдруг надоели парижские кафе. Это случилось перед самой войной. Она терпеть не могла болтовню. Коммунисты настаивали, что необходимо сражаться на стороне испанских республиканцев, и, разумеется, ее уговаривали примкнуть к коммунистам.
- Не мудрено, что все хотели перетянуть ее на свою сторону. Она, видимо, с самого начала была сильной личностью!
- Когда друзья бросились ее искать, то нашли на острове Сен-Луи, в комнатушке... Как описывает остров ее друг-поэт?
- Дайте-ка вспомнить... - Либерти наморщила лоб. - "В серой кружевной тени Нотр-Дам, в самом чреве квартала цветов..." В общем, что-то насчет чрева.
- Вот там ее и нашли: одну, перед мольбертом, самозабвенно пишущую цветы.
- Что ж такого? Ведь она художница!
- Да, но тогда никто этого еще не знал. Вернее, знала она одна. Раньше ее общение с искусством ограничивалось позированием художникам. Она всегда насмехалась над любителями в беретах, изображавшими из себя живописцев на набережных Сены, а тут вдруг сама влилась в их ряды! Сперва друзья испугались за нее, но в конце концов оставили в покое. В следующий раз они вспомнили про Китсию лишь спустя два года, получив написанные от руки приглашения в "Максим". Никто не удивился: ведь она была самой эксцентричной женщиной во всем Париже - во всяком случае, судя по газетным сплетням, которые мы с моей матерью штудировали у себя на Зваре. На приеме собралось человек триста.
- Вы были среди них?
- Нет, но я об этом читал. Верите ли, в Париже до сих пор вспоминают тот прием! Жаль, конечно, что не довелось присутствовать, но я тогда учился в американской школе.
- Бедняжка! - Либерти представила Арчера золотоволосым школьником, томящимся за увитой плющом стеной в ожидании начала настоящей жизни.
- Ровно в полночь двое танцоров из труппы Дягилева подняли ее над толпой гостей. Она предложила выпить за здоровье, будь то мир или война, и попросила ее отпустить, так как ей надо решить некое дело о верблюде.
- Ничего себе тост!
- Тогда никто не обратил на это внимания. Она пообещала вернуться еще до того, как иссякнет шампанское, и ее на руках вынесли из зала. Говорят, шампанское не иссякало целую неделю, но Китсия так и не вернулась.
- То есть удрала с собственного прощального приема, ни с кем не попрощавшись?
- Да. Она заколотила досками двери и окна своей квартирки в цветочном квартале, а все тридцать шесть картин, которые втайне написала за последние два года, оставила одному из своих любовников.
- Кто же он?
- Месье Верньер-Планк - скромный с виду, но предприимчивый швейцарский бизнесмен. Желающие полюбоваться ранней Рейсом, да и вообще любыми ее произведениями, обращаются к нему - вот уже на протяжении сорока лет он остается ее эксклюзивным агентом.
- Значит, в мире существует еще истинная преданность...
- Скорее, большие барыши. Знаете, сколько сейчас дают за ее полотна с цветами? Но сама Китсия их ненавидит. Она считает, что людям они нравятся по ложной причине, а именно - своей красотой.
- Очень на нее похоже.
- В моем доме в Миллбруке есть несколько ее работ периода Сен-Луи. С удовольствием вам их продемонстрирую, если соберетесь как-нибудь ко мне заглянуть.
Либерти вспыхнула.
- Может быть, на сей раз вы будете так любезны и позволите мне ознакомиться со своей статьей до того, как она будет напечатана?
Так вот куда он клонит!
- Сначала закончите свой рассказ. Что за история с верблюдом?
- Уйдя с той вечеринки, Китсия села в Восточный экспресс и отправилась в Багдад, а оттуда - на Звар, где поселилась среди погонщиков верблюдов.
- И с тех пор так и не появлялась во Франции?
Арчер загадочно посмотрел на нее и засмеялся:
- В нашей семье она вовсе не воспринималась как отшельница, уж поверьте мне. Она прибыла на Звар с тринадцатью сундуками, двенадцать из которых были отправлены в гарем эмира в качестве подарков от Китсии Репсом тридцати пяти его женам.
- Настоящий гарем? Паранджи, евнухи, сказки "Тысячи и одной ночи" наяву?
- Именно. Представьте себе, как эти средневековые создания принимали изделия от Диора и Шанель... Еще до того как она бросила Париж, Китсия была там одной из самых модных дам.
- Наверное, эмир и его женушки были на седьмом небе от счастья?
- Напротив. - Он усмехнулся. - Эмир прислал к моему отцу в офис гонца и потребовал объяснений, так как был до крайности возмущен тем, что его жены разоделись, как европейские блудницы, а родная сестрица отца бродит по базару в лохмотьях, словно двенадцатилетний мальчишка, и курит с местными торговцами гашиш.
- Я вижу, она не тратила времени даром.
- Отыскав какого-нибудь особенно живописного старика араба, она тащила его к себе в дом и часами писала его портрет, забывая обо всем на свете... Понятно, цветы оказались преданы забвению. Моя мать была в ужасе.
- А вы?
Он рассеянно потрогал кончиком языка щербинку на переднем зубе.
- Что именно вы хотите узнать?