Николка с Долгановым, орудуя лыжами, как лопатами, выкопали перед берлогой загнутую бумерангом снежную траншею в пояс глубиной.
— Для чего такая кривая канава? — спросил Николка.
— Если прямую канаву от берлоги прокопать, медведь по ней сразу вниз убежит, а вот если загнуть ее в конце, то и он развернется по ней, бок подставит, стрелять в него ловчее. Канава, может, и не нужна нам будет — на всякий случай копаем, вдруг он вырвется из берлоги. Стрелять мы его будем прямо в берлоге.
Николка с опаской обернулся на заткнутое ветками и мхом чело берлоги. Перехватив его тревожный взгляд, Долганов снисходительно улыбнулся:
— Чего ты оглядываешься? Зимой, да еще в такой глубокий снег, его силой из берлоги не выгонишь. Бывало, жердью его пихаешь, пихаешь, чтобы выскочил, а он кэ-эк даст лбом по жерди — так аж на задницу падаешь или жердь из рук вылетает. Не хочет выходить! Вот осенью, по малому снегу, когда берлога открыта, тогда как пробка из нее вылетает, держись, не зевай — оседлает вмиг! А сейчас, если он выйдет из берлоги, смерть ему — зайца он не поймает, куропатку не поймает, только к человеку ему идти… Он это знает, он все-е знает… — Оглядев снежную траншею, Долганов отбросил лыжи в сторону. — Ну вот, готово. Теперь надо обтоптать те места, где стоять будут стрелки и человек с жердями.
Костя приволок три длинные, в оглоблю толщиной, жерди. Долганов и Костя размотали мауты, очистили от сучков жерди, делали они все это спокойно, точно намеревались не медведя убивать, а ставить палатку, и это спокойствие удивляло Николку, дрожавшего от возбуждения.
Аханя, взяв карабин на изготовку, встал сверху над челом берлоги. Костя изо всей силы протолкнул жердью пробку внутрь берлоги и одновременно заломил жердь так, что она выгнулась. Долганов, накинув на ее конец петлю маута, отбежал к ближайшему дереву, обкрутил вокруг него маут, притянул его еще немного и быстро завязал, зафиксировав таким образом выгнувшуюся жердь. Вторую жердь Костя воткнул в берлогу, заломил с противоположной стороны и точно так же притянул ее, Долганов — маутом к другому дереву. Третью жердь заломили кверху. Заломленными жердями выход из берлоги был закрыт.
После этого охотники торопливо разгребли снег над предполагаемой лежкой зверя, затем пробурили в крыше берлоги небольшое квадратное оконце, в которое Аханя направил ствол карабина, а Долганов сбросил туда, в темноту, кусочек снега. Снег сразу замелькал белым пятнышком, то исчезая, то появляясь.
— Здесь! — удовлетворенно сказал Долганов и стал изо всей силы вонзать заостренную палку в то место, где мелькал снег.
Внизу что-то глухо ухнуло, проворчало отдаленным громом, палка в руках Долганова вдруг задергалась, и в ту же секунду Николка увидел в черном квадрате две желтые искорки, и близко от отверстия распахнулась красная звериная пасть. В эту пасть и выстрелил Аханя два раза подряд. Стало тихо — внизу ни звука, ни движения.
Долганов вновь бросил в дыру комок снега. Снежный ком, упав, на что-то, оставался неподвижным. Долганов сделал на конце палки небольшой расщеп, опустил, сильно надавливая, покрутил и вытащил — на конце щелки в расщепе остался пучок медвежьей шерсти.
— Все, готов, убили, — сказал Долганов, и сразу после этих слов Николка почувствовал запах сгоревшего пороха.
Разбросав топорами и кольями мерзлый слой земли над берлогой, пастухи вытащили убитого медведя на снег.
— Ну и охо-ота… — разочарованно протянул Николка, трогая ногой окровавленную звериную морду.
— Плохая охота разве? — удивился Долганов. — Чем недовольный? Шкура вон какая гладкая, мясо жирное.
— Я про саму охоту, — пришли, как в сарай, папироски курят, про оленей разговаривают, жерди стругают, потом трах-бах — и готово! Ты, Михаил, мог бы убить его без нашей помощи. Разве это охота?
— Вот оно что-о, — с усмешкой протянул Долганов. — Тебе приключения нужны? Молодой ты еще, оттого и мысли у тебя легкие. Погоди, встретишься с медведем один на один, расхочется приключений. Ну ладно. Хватит болтать, давайте побыстрей лапы обдирать, а то замерзнут — не отдерешь. — Долганов вынул из чехла нож, поправил на оселке лезвие. — Ты, Аханя, костер пока затопи — мы сами управимся.
Костя тоже поправил нож, затем отдал оселок Николке:
— На, и ты поточи. Медвежья шкура крепкая, пока снимешь ее — все пальцы измозолишь.
В январе в бригаду вернулись Хабаров и Фока Степанович. Фока Степанович приехал без жены.
— Не захотела ехать, конфузясь, признался он. — Плохо, говорит, в стаде, в поселке лучше. Ну, черт с ней!