Дарья Степановна горестно покачала головой, тяжело вздохнула, и Николка уже не рад был, что подвел разговор к такому грустному исходу.
Спать он лег в одиннадцать часов. Было все то же самое, что вчера: та же подушка, те же простыня и одеяло, так же скрипели под матрасом пружины и голубело сквозь тюль оконное стекло, разрисованное причудливыми морозными цветами, но не было уже вчерашнего блаженства, и день грядущий уже не казался Николке мифическим райским садом, где можно беспечно разгуливать и беспечно жить, не имея ни врагов, ни друзей, не ведая ни ярости, ни страха. Да и зачем он нужен, такой рай, в котором только пьют да едят, бесцельно гуляют да дремлют и больше ничего не делают, никуда и ни к чему не стремятся, — кому он нужен, рай такой? Скучное, однообразное прозябание длиною в бесконечность! Бесконечно ничего не делать.
Да ведь это же хуже ада! Кто такое вытерпит? Даже звездам не нужна бесконечность! Они вспыхивают и гаснут, и этим приносят кому-то пользу…
Засыпая, Николка слышал торопливый скрип шагов, возбужденные людские голоса. «Кончилось кино, наверно, — подумал он, — скоро свет погасят».
В эту ночь приснился Николке Хабаров. Он был в новой солдатской гимнастерке навыпуск, без ремня, без погон, в новых черных брюках, в новых, из темного камуса, торбасах. Ветер тихонько шевелил на его голове черные жесткие волосы, а вокруг холодно мерцали белые пустынные горы, и он зябко ежился и молча с грустью и упреком смотрел на Николку, а тот изо всех сил отводил глаза в сторону, испытывал страх и жалость.
— Покойники снятся к плохой погоде, — уверенно разгадала утром сон Дарья Степановна. — Непременно плохая погода будет, это уж как пить дать.
«Пойду навещу его», — решил Николка и отправился к погосту.
Но дойти он смог лишь до конца улицы, здесь тропинка обрывалась, дальше до самого кладбища дымились поземкой высокие чистые сугробы. Пройти к кладбищу можно было только на лыжах либо бродом. Николка, растерянно потоптавшись, оглянулся на поселок, и ему стало ясно, что на кладбище он не пойдет, потому что, пробираясь по сугробам, обратит на себя внимание жителей Ямска. Начнут судачить: зачем, почему?
Пронизывающий северный ветер, легко продувая ватный бушлат, растекался по телу холодными струйками. Николка удрученно смотрел на кладбище. Тоскливее погоста видеть ему не доводилось — голые серые кресты, без венков и оград, без траурных лент и надгробий, обвеваемые седой поземкой, уныло застыли на фоне белой бескрайней тундры — вокруг, сколько видит глаз, ни деревца, ни кустика, ни движения, ни звука, и над всем этим холодным белым безмолвием неохватно распласталось тяжелое серое небо.
Николка зябко поежился и понуро зашагал обратно в село. «Как-нибудь в другой раз приду. Летом приду — летом теплей и птицы поют», — мысленно оправдывался он перед кем-то. Ощущение большой вины не покидало его весь день.
Вечером он пошел в библиотеку, часа полтора листал там журналы и так этим занятием увлекся, что прослушал третий звонок к началу киносеанса. Ослепленный экраном, он ощупью сел на первое попавшееся место, а когда привык к темноте, увидел рядом с собой улыбающуюся Стешу. Николка тихо поздоровался, она кивнула ему и спросила шепотом:
— Ты почему вчера не приходил кино смотреть?
— Я письма писал…
— Вот и неправда! Я вчера шла после кино, света у вас не было. Соня-засоня.
Кто-то сзади недовольно прошипел:
— Тише вы! Расшушукались.
Стеша замолчала. Николка искоса взглянул на девушку и, встретившись с ее насмешливо-лукавым взглядом, смутился.
Как-то само собой получилось, что после сеанса они отстали от хлынувшей толпы и шли по тропинке рядом. Тропинка была узкая. Николка то и дело оступался в рыхлый снег. Стеша смеялась и тянула его за руку.
— Вот медведь неуклюжий! Иди по тропе, ближе ко мне прижимайся, чего в снег лезешь?
— А медведь вовсе и не неуклюжий, — наставительно возражал Николка. — Медведь, если хочешь знать, очень ловкий и быстрый зверь. — И он уже решил было рассказать ей о медвежьей ловкости, но вовремя сдержался, боясь показаться хвастуном.
Атласными голубыми складками застыли под луной сугробы, тропинки к домам — как жемчужные нити, дома — как шкатулки из темного камня, окна в домах — янтарные бусины.
Вот и Стешино крыльцо.
Девушка повернулась к Николке:
— Что ты будешь делать сейчас — опять письма писать?