Жемчужно-белый куропач с набухшими перед брачной порой ярко-красными бровями настороженно сидит на снежном бугорке и то и дело, вытягивая шею, посылает в сияющий мир свою негромкую токующую песню — весна!
Иногда легкий прохладный ветерок игриво пробежит по вершинам лиственниц, и лес, точно услышав что-то в самом себе, облегченно вздохнет: весна! Весна!
Плотина зимней ночи прорвана — мир затоплен половодьем света!
Двадцатого апреля случилось сразу три события: в стаде родился первый теленок, и в тот же день прилетел на вертолете Плечев и вручил Николке письмо от матери и посылку от Стеши. В посылке оказались сладости и пара вязаных шерстяных носков. Сладости Николка выставил на общий стол, а носки бережно завернул в тряпицу и спрятал на дно своей вещевой мунгурки.
Пришло время, и снег в низинах растаял, обнажив почерневшую, набухшую от вешних вод землю, и земля, точно стыдясь своей наготы, торопливо обрастала бледно-зеленой молодой травой. Но вот уже зелень темней и гуще, земля вздохнула с облегчением, укрыв наконец свое черное иззябшее тело шелковистой сочной зеленью.
В ложбинах и распадках бурно зашумели сверкающие, как ртуть, ручьи, а в небольших углублениях вешняя вода стоит неподвижно, как хрустальный слиток в малахитовой чаше, а наклонишься ниже, приглядишься — и нет воды: на дне отчетливо видны и травинка, и брусничный, в рыжих крапинах, листок, и светло-русые кудряшки ягеля, и цветные брызги лишайников на серой ноздреватой плоскости камня… «Да тут же пусто!» — удивляешься ты и, смело наклонившись ниже, тычешься вдруг лицом в холодную упругую воду и, отпрянув, кашляешь, отфыркиваешься и весело мотаешь мокрой головой и слышишь, как светлые капли-хрусталинки звонко падают с губ твоих, и видишь, как все, что было на дне, заколебалось, слилось в сплошную пестроту, и хочется тебе побыстрей успокоить воду и вновь смотреть на дно и удивляться чистоте ее. А под конец, насмотревшись вдоволь, перед тем как уходить, не утерпишь и наклонишься опять к воде, но уже осторожно, и, коснувшись губами ее обжигающей поверхности, глотнешь раз-другой и, почувствовав нестерпимую боль в висках, еще раз удивишься: до чего же холодна! Но скоро боль утихнет, отойдет, и ты почувствуешь в теле своем освежающую легкость, и отныне эта светлая вешняя вода будет сниться тебе, и тянуть, и манить к себе, оживляя твое тело в минуты жажды, в минуты грусти, и будет она очищать в душе твоей грязную накипь житейских склок и обид, и будет чистой душа, доколи помнить будешь эту воду — чистую, святую воду.
В период кочевок дни, как назло, стояли знойные, зеленая пыльца, поднятая оленьими копытами с растений, клубилась в жарком сухом воздухе, першила в горле. Терпко пахло лиственничной смолой, маревым багульником и оленьим мускусом.
Пронзительно свистели бурундуки, накликая дождь, протяжно скрипела желна, перелетая с дерева на дерево, но дождя все не было.
Двадцатого июня над кочующим стадом со свистом и грохотом пролетел большой вертолет. Вечером, когда пастухи собрались в чуме, Аханя сделал предположение, что в верховьях Нюлкали, где десять лет тому назад геологи нашли тяжелый красный камень, вероятно, опять работает экспедиция. Десять лет тому назад там было очень шумно — трактор тарахтел, а теперь вертолеты летают — к добру ли это?..
Предположение старика подтвердилось на другой же день: вначале пастухи увидели на высокой каменистой трассе железную бочку с соляром, затем стали попадаться неглубокие шурфы, возле которых непременно валялись пустые банки из-под консервов, срубленные молодые лиственницы, кострища. Вскоре увидели остовы палаток, следы гусеничной машины — вездехода или трактора, развороченный дерн, обрывки троса, опять бочки, от которых терпко, непривычно шибало в нос. Валялся ли на развороченной земле обрывок троса, поблескивало ли на солнце стеклышко разбитой бутылки, лежала ли брошенная за ненадобностью какая-нибудь деталь механизма — перед всем этим олени в страхе округляли глаза и норовили обойти стороной.
А вскоре Родников поймал себя на том, что он тоже невольно сторонится этого, а при виде масляных тряпок и пятен на земле брезгливо морщит нос, точно зверь, учуявший враждебный, непривычный для него запах.