Внезапно Аханя остановился, обернулся — лицо у него было торжественное и строгое, как у судьи. Указав рукой перед собой и вниз, он взволнованно сказал:
— Колья! Тибе надо хорошенько туда посмотрели — шибка хорошенько! Чиво, чиво увидели — все запоминали нада.
Родников нетерпеливо шагнул в сторону, куда указывал старик, ожидая увидать там нечто сверхудивительное, но увидел… обыкновенный след гусеничной машины.
«Стоило из-за этого идти сюда? Ну и здесь уже побывал этот чертов вездеход, ну и что теперь? Караул кричать?» Но, приглядевшись попристальней, он пришел к выводу, что след этот принадлежит вовсе не вездеходу, а скорей трактору. Но ведь трактора в экспедиции нет! Значит, где-то рядом другая экспедиция? Да сколько же их здесь собралось! Пройдя по следу несколько шагов, он присел на корточки. «Э-э! Да это же очень старый след! Вдавленный гусеницами ягель до сих пор не выправился — значит, этому следу не менее четырех-пяти лет…»
— Ну как тибе думали? — нетерпеливо спросил Аханя. — Сколько годов эти трактор ходили тут?
— Лет пять, наверно, ягель не выпрямился, — неуверенно сказал Родников, оглядывая след.
— Пять году, да? Окси! Плохо тибе смотрели, ничево понимай нету! Дальше надо ходили, другой след показали тибе.
И они пошли по тракторному следу дальше: Родников по одной колее, Аханя — по другой. Вскоре следы разошлись веером, рассекая лиственничный подрос на несколько лучей-просек. Указав на эти просеки, старик с обидой и гневом спросил:
— Эту тибе видели, да?
Родников увидел перед собой множество изломанных засохших лиственниц, и показалось ему вдруг, будто стоит он на следах гигантских доисторических чудовищ, проползших тут злобным гремящим стадом, и там, где они ползли, засох и поломался лес, взбугрилась земля и клочья ягеля, словно пена, разлетелись в разные стороны.
— Ну как, хорошо, да? Чиво тибе молчали? — Аханя сердито ткнул посохом в вывороченный камень. — Ти вчера говорили: дерево много, дерево очень много, иво можно ломать, на иво место другой дерево бистро вырастали. Ти эти худой люди, который на машине ехали, защищали.
— Да не защищал я его, Аханя! — воскликнул Родников.
— Защищали, защищали! Моя тибе суксем другой хочу говорили, — Аханя скорбно потупился, вздохнул. — Моя, Колья, подыхать скоро будим, а тибе еще до-олго живи нада. Моя видели, как эту тырахтур дерево ломали — шибка моя душа заболели! Моя гырамота нету, тибе гырамота есть, совисть тибе тоже есть, нада, чтоб тибе за эти дерево тоже шибко-шибко душа заболели, тогда, однако, хорошо будут. Нада тибе писали письмо на большой город главный начальнику, нада спросили иво: зачем худой человек в тайгу пускали? Зачем иво дерево ломали? — Аханя вынул из нагрудного кармана новый портсигар, подаренный ему вчера Лапузиным, достал папиросу и, навалившись грудью на посох, закурил.
Родников чувствовал, что старик не сказал еще главного, и он терпеливо ждал. Но Аханя молчал, щурясь, смотрел вдаль и, то и дело морща лоб, о чем-то сосредоточенно думал. Над плато нежной прозрачной акварелью голубело небо, и плыли по нему величественно и невесомо белые курчавые облака, и горы вдалеке, освещенные низким уже солнцем, казались тоже прозрачными и легкими, как этот синеватый дымок, струящийся над головой курильщика.
Но вот Аханя, тщательно затушив окурок, вновь повернулся к Родникову.
— Ти говорил — эти след пять году, да? — он кивнул себе под ноги на тракторную колею. — Плохо тибе смотрели. Эти тырахтур ходили тут одинасать год тому назад. Одинасать году — вот сколько! Дерево эти ломали, топтали, и ни один дерево обратно вырастали нету. Посмотри тибе — где иво вырастали? Посмотри! Ягель, мох тоже нету, земля голый, камень голый — где другой дерево?! Типерь есть твоя понимай? Моя так думали… — Старик решительно рубанул рукой воздух: — Худой люди пускать тайгу не нада. Моя думали: машина нада ехать туда-сюда один тропа. Лес поломали, ягель топтали — как жить будим? Ягель нет — олень пропал. Тайга нет — всякий зверь пропал. Нет олень, нет зверь — человек, однако, тоже пропал, суксем пропал! Как жить будем? — Аханя опять тяжело вздохнул, обвел горестным взглядом исковерканный лес. — Нада чум ходить — моя суксем не могу смотреть, как тайга помирай — шибка тут болит! — Он стукнул в грудь своей ладонью, круто повернулся и пошел, опустив голову и ссутулившись, точно был в чем-то виновен.