— Чего ты, парень, я да я! — обиделся Фока Степанович. — Все вместе будем отвечать!
Не откладывая задуманное, пастухи тотчас же принялись отбивать забойных оленей от основного стада. Дело это оказалось нелегким и непростым. Родников еще раз восхитился способностью старших своих товарищей безошибочно выделять в однообразной бурой массе стада именно того оленя, который был им нужен. Кажется, все олени одинаковы, и к тому же ходят они, бегут галопом по кругу, мельтешат перед глазами — карусель, да и только! Попробуй различи в этой круговерти, где тут ездовой олень, где просто чалым, где корб, где евхан, но пастухи уверенно вылавливали маутами быков-кастратов. Обычно пойманному кастрату привязывали маут за заднюю ногу и гнали его на мауте метров двести к группе уже отбитых, которых зорко стерег Афанасий. Но иных бычков-кастратов удавалось отбить от общего стада и подогнать к забойной группе без помощи маута, но и в том и в другом случае требовалось пастуху иметь быстрые ноги и дыхание хорошего бегуна.
Группа забойных оленей все прибывала и прибывала. К сумеркам собралось их сотни полторы.
— Ну, пожалуй, на сегодня хватит, — удовлетворенно сказал Долганов, собирая маут в кольца. — Ты, Николай, помоги Афоньке угнать забойных. Угоните их подальше, километров за пять, на шахме собаку привяжите, пускай воет всю ночь. Сегодня они, может быть, не пойдут в стадо, а завтра обязательно бегать начнут, с завтрашней ночи дежурить придется.
Стараясь исполнить наказ бригадира наилучшим образом, Родников и Афанасий угнали забойных оленей километров за семь от пастбища основного стада. На шахме они привязали собаку, разожгли большой костер и часа полтора просидели около огня, поглядывая на смутно виднеющихся в лунном свете оленей. Животные паслись спокойно.
В палатку Родников и Афанасий пришли в десять часов. Ужин давно был готов, но никто не ужинал — ждали возвращения молодых пастухов.
— Чиво, ребята, устали, нет? — участливо спросил Долганов, обращаясь к Родникову.
— Да есть немножко, — признался Николай.
— Ну, ничего, потерпите еще маленько — завтра-послезавтра в два раза трудней будет, — успокоил бригадир, широко улыбаясь. — Днем будем бегать, ночью караулить. В общем, скучно не будет.
И действительно, последующие два дня скучать не пришлось. Чем меньше оставалось в стаде кастратов, тем трудней их было вылавливать. Набегались до кипящего пота, до мелкой дрожи в коленях, а ночью по очереди караулили забойных оленей, прохаживаясь взад-вперед по звенящей от мороза шахме.
Отбив четыреста запланированных быков-кастратов и еще добавив к этому числу двадцать бракованных старых важенок и больных оленей, пастухи наконец облегченно вздохнули и принялись совет держать, кому гнать забойных оленей в Ямск. В поселке побывать хотелось каждому.
— Мне обязательно надо быть в поселке, — сказал Долганов, — а кто пойдет из вас — сами решайте. Жребий киньте, кому выпадет, тот и пойдет.
Скатали четыре бумажки, кинули их в шапку. Долганов потряс шапку, прикрыл ее телогрейкой:
— Тяните! Кто самый счастливый?
Пастухи азартно подсунули под телогрейку руки, замирая, развернули бумажки. Жребий выпал Родникову. Николай обрадовался, стараясь не показать радости, дабы не дразнить откровенно разочарованных товарищей, притворно вздохнул:
— Делать нечего, придется мне идти…
— Ха-ха! «Придется мне идти»! — передразнил Костя, возбужденно ерзая на шкуре. — А у самого морда как масленый блин…
— Да-а, это точно, — улыбаясь и вздыхая, поддержал Костю Фока Степанович, — морда у него блестит, светло даже стало, как будто он черного соболя поймал. Слышь, Николай, может, еще один жребий кинем, а?
Весь вечер пастухи смотрели на Родникова, как на человека, нашедшего богатый клад. Вскоре ему даже неловко стало, что он оказался удачливей всех, он было серьезно подумал о том, чтобы уступить свой выигрыш кому-то другому, но перспектива побывать в поселке самому была так заманчива, что он подавил в себе всякие сомнения, прибегнув к спасительному выводу: «Ну, уступлю я, например, Афоньке, а Фоке Степановичу и Косте обидно станет — все равно всем не угодишь. Уж лучше пусть будет так, как выпало по жребию».
Кочевку начали на рассвете. Через три дня вышли на Малкачанскую тундру — снег здесь лежал тонким спрессованным слоем, там и сям из-под него торчали метелки рыжей травы, точно бурые боярские шапки, выглядывали кочки.