Долганов сел на нарту и попробовал ехать, но плохо обученные ездовики рыскали, запутывались в алыках либо вовсе заворачивали аргиш назад. Но все же терпенье Долганова вскоре дало свои плоды: ездовики поняли, что от них требуется, и побежали рысью в ту сторону, куда их направляли. Стадо послушно хлынуло следом за аргишем, и Родников едва поспевал за ним.
Вскоре пересекли узкий нартовый след, он тянулся от поселка в сторону кораля и был утрамбован. Долганов направил ездовиков вдоль нартового следа. Ездовики притомились, вывалив красные языки, перешли на шаг. Холодный северный ветер обжигающе дышал в лицо, намораживая на ресницы кристаллы инея.
В полдень пастухи увидели на горизонте две длинные черточки.
— Михаил! Упряжки впереди! — крикнул Родников.
Но Долганов уже и сам их увидел, соскочив с нарты, он отвел ездовых подальше от нартового следа: не дай бог налетят голодные злые псы на ездового оленя — клочья шерсти полетят.
Подъезжая к пастухам, каюры принялись заранее покрикивать на собак. Слышно было, как шуршат, глухо вгрызаются в мерзлую тундровую почву кованые наконечники березовых остолов. Вот передняя нарта с тремя седоками остановилась невдалеке от аргиша. От нее отделился человек в рыжем малахае и в белом полушубке и торопливо, не оглядываясь, пошел прямо на пастухов.
— Васька идет, — уверенно сказал Долганов, сощурив свои ястребиные глаза. — Ну точно, Васька… Ишь как торопится, невтерпеж поругаться. Ну ладно, посмотрим… На-ка подержи уздечку — пойду к нему навстречу, а то он своим криком всех оленей распугает.
Передав аргиш Николаю, Долганов пошел навстречу Шумкову.
«Как на дуэли сходятся, — тревожно подумал Николай. — Еще неизвестно, как все это дело обернется…»
Подойдя к Долганову вплотную, не подавая ему руки, Шумков каким-то неестественным звенящим голосом выкрикнул:
— Здорово, брат! Ты почему здесь?! Это что за олени? — В напряженном голосе его угадывалось недоумение и скрытая угроза, глаза его под стать голосу недоуменно и сердито скользили по рассыпавшимся по тундре оленям, по двум нартам, по Родникову, который держал повод уздечки и ухмылялся… — Это что за экспедиция?! Почему вы не на кораль кочуете? Почему вы здесь? Кто вам разрешил? — он словно подхлестывал себя этими вопросами.
— Ты погоди, Васька, не кричи пока, — примиряюще остановил брата Долганов. — Я тебе сейчас все объясню. — И он кратко стал объяснять Шумкову ситуацию.
Тем временем к первой нарте подъехала вторая, с нее соскочили два человека и тотчас пошли к пастухам. Вскоре в одном из них Родников узнал Плечева. На нем была все та же цигейковая доха, делавшая его похожим издали на медведя. Родников смотрел на приближающегося председателя с надеждой и недоверием: «А вдруг и он сейчас возмущаться начнет?»
— Та-ак, братец, та-ак, — нетерпеливо выслушав Долганова, протянул Шумков. — Значит, решил, что ты умнее всех нас? Ну, хорошо-о, ну, посмотрим. Ответишь ты за это, ох ответишь. Мы разберемся… — Шумков тщательно подыскивал еще более угрожающие слова, но они не приходили, и он нервно топтался на месте, качал головой и, верно, в конце концов дал бы волю своему гневу, но, увидев председателя, отошел в сторону, злорадно проговорив: — Ну, теперь он вам за самовольство всыплет… Не будете умничать…
Глаза председателя настороженно ощупывали пастушеский аргиш, поклажу на нартах, затем оглядели оленей, уже начавших копытить ягель, наконец строго и выжидательно уставились на пастухов, но губы его привычно улыбались, рука тянулась для приветствия. Поздоровавшись с Долгановым, он подошел к Родникову. Пожимая Плечеву руку, Родников успокоился: «Этот кричать не станет».
Плечев выжидательно посмотрел на Долганова:
— Михаил! Объясни, пожалуйста, как вы оказались здесь? Что это за олени? Надеюсь, это не остатки вашего двухтысячного стада?
— Нет, не остатки! — хмуро успокоил Долганов председателя и вновь, как Шумкову, но уже раздраженным голосом принялся объяснять ситуацию.
Плечев слушал внимательно, изредка кивал, и нельзя было понять, то ли соглашается он, то ли сдерживает свой гнев до поры до времени. Но вот Долганов смолк, сердито затем спросил:
— Чего молчишь, председатель? Давай ругай меня. Вон Шумков уже поругал, за тобой очередь…
— А ты чего нервный такой, Михаил? — Плечев сосредоточенно о чем-то думал. — Значит, говоришь, Василий Петрович уже поругал тебя? Так сколько, говоришь, здесь быков-кастратов?
— Сколько, сколько… Какой план был, столько и пригнали — четыреста голов! Ну, кроме того, двадцать голов еще сами отбраковали — важенок старых да разных больных, вот и считай, коли грамотный, все они тут…