Когда Николай проснулся окончательно, в доме стояла тишина и никого не было. Он не знал, что и думать: приснился ли ему этот странный разговор, или все это было наяву?
Неторопливо позавтракав, Николай отправился на почту за письмами.
В поселке суета, то и дело мимо окон проносятся упряжки собак, куда-то торопливо идут люди, около пекарни стоит «Беларусь» с тележкой, в которую садились женщины, туда же, в тележку, кидали какие-то узлы, веревки, ведра.
«Куда они все?» — удивился Николай, с интересом приникая к окну, но, увидев около трактора Шумкова, широко размахивающего перед трактористом руками, догадался: на забойную площадку едут.
Ему даже приятно стало от сознания того, что они, пастухи, задали колхозникам столько работы. Теперь дня три, не меньше, колхозники будут с утра до ночи забивать пригнанных оленей, разделывать туши, складывать их в штабеля, потом отправлять самолетами в Магадан. А оттуда повезут это мясо еще дальше — на золотые прииски. И тысячи людей будут есть его в столовых, в ресторанах, в детских домах, больницах.
…Вечером он сходил в клуб, посидел в библиотеке, но кино смотреть не остался.
Ужинал Николай без Дарьи Степановны — она ушла на дежурство. После ужина просматривал принесенные из библиотеки книги. В одиннадцать часов послышался на крыльце скрип шагов, хлопнула сенная дверь. «Наверно, Дарья Степановна с работы ушла», — подумал Николай. Но он ошибся: в кухню без стука вошла Стеша с пустым ведром.
— Здравствуй! — сказала она, смущенно улыбаясь и тщетно пытаясь изобразить на лице своем удивление. — А тети Даши нет? Ты когда приехал?.. Я тебе не помешала?.. Я только воды наберу.
Она продолжала стоять у порога, нерешительно переминаясь с ноги на ногу и не отнимая руки от дверной скобы.
Темно-каштановые пышные волосы ее гладко зачесаны на затылок и перехвачены розовым бантом. Справившись со смущением, она посмотрела на Николая большими темными глазами, посмотрела вызывающе дерзко и как бы с отчаянием, и было в ее взгляде еще нечто такое, отчего Николай торопливо, с беспокойством встал из-за стола и потянулся к ведру:
— Давай я помогу тебе…
Качая воду, искоса поглядывая на девушку, он удивлялся: «Ишь ты, повзрослела как — невеста!» Он хотел предложить ей сесть, но неожиданно для себя выпалил восхищенно:
— Ну и расцвела же ты, Стешка, прямо красавица — честное слово!
Девушка вспыхнула, зарделась, как маковый цвет, опустила глаза на свои расшитые бисером торбаса.
— Ну вот еще, придумал…
Ведро с водой, которое подал ей Николай, она не приняла, убрав руки за спину, тихо, с дрожью в голосе попросила:
— Помоги мне — у вас на крыльце скользко…
Уловив в ее голосе волнение и скрытое напряжение, Николай почувствовал, что и сам он начинает беспричинно волноваться. На мгновение он даже оробел, застыл как вкопанный, и вдруг отчетливо вспомнил утрешний голос Дарьи Степановны. «Так вот оно в чем дело…» Это открытие расковало его, он тотчас осмелел, кивнул Стеше на дверь, грубовато сказал:
— Открой… помогу… чего там…
И уже на улице, идя вслед за Стешей, извиняющимся тоном спросил:
— Мать твоя не заругает такого позднего гостя? В донжуаны меня не запишет?
— А нет никого! — весело ответила девушка и добавила с отчаянной бесшабашностью: — Одна я сегодня ночую — сама себе хозяйка!
Занеся ведро с водой в дом и поставив его на лавку возле умывальника, куда указала ему Стеша, он тотчас направился к двери.
— Куда же ты? Вот тебе раз! — Стеша капризно выпятила нижнюю губу. — Привела его в гости, а он уходит… Садись к столу, я тебя чаем сейчас напою.
Николай послушно сел и стал пить чай. Он что-то рассказывал и что-то отвечал ей. И чем дольше они сидели, тем сильней Николай смущался, а она, напротив, смелела все более, смотрела на него открыто влюбленными глазами, впопад и невпопад смеялась, кокетливо поправляла волосы.
Николай уже не сомневался в том, что Стеша, наслушавшись чьих-то советов, теперь вот просто и открыто, с каким-то бабьим нетерпеливым отчаянием обольщает его и уже, вероятно, торжествует победу. Он также отметил, что все это чрезвычайно приятно ему, возбуждает в нем чувства, доселе неведомые, время от времени бросавшие тело его в какой-то жаркий озноб, правда, иногда появлялось слабое желание воспротивиться, немедленно уйти, но какая-то непонятная сила мягко удерживала его и осторожно приближала к той неведомой черте, за которой рано или поздно должно открыться наконец нечто удивительное и желанное, о котором так много и часто говорят…