— А багула — это что? Местное название гаги? — нарушил гнетущую тишину зоотехник, обращаясь к Долганову.
— Багула, она и есть багула, — хмуро ответил Долганов. — Может, по-научному и гагой ее зовут, такая большая птица, чуть меньше гуся, самец черный с белым, самка серая…
— Ну так это и есть гага! — обрадованно воскликнул зоотехник, и на сухощавом большеносом лице его выразилось крайнее довольство. — Так, значит, вы, Василий Петрович, гаг настреляли и всех выбросили? Неужели вы не знали, что гагачий пух имеет большую ценность? Гораздо бо́льшую, чем само мясо! Ведь из гагачьего пуха шьют самые великолепные, самые теплые спальные мешки. Неужели вы этого не знали? Такое добро выбросили — ай-яй-яй!
— Недавно я такой спальник из гагачьего пуха в Певеке купил за полтораста рублей, — заметил корреспондент, нетерпеливо придвигаясь поближе к столу.
— Кушайте, все готово, — застенчиво улыбаясь, пригласила Татьяна гостей к столу, но смотрела она при этом на корреспондента, считая его, вероятно, самым главным начальником.
Во время еды Долганов и Фока Степанович продолжали расспрашивать Шумкова о поселковых новостях, но было видно, что расспрашивают его они не столько из любопытства, сколько из чувства гостеприимства.
Впервые Шумков не привез в бригаду водку. Это удивило Родникова и обрадовало. Но скорее всего, он просто побоялся корреспондента, или что-то иное помешало ему.
Когда все насытились, Татьяна убрала миски и, выставив на столик чайные блюдца и чашки, принялась разливать крепкий душистый чай. После чая Шумков деловито придвинулся к Долганову:
— Ну что, Михаил, давай делом займемся? Ведомости давай мне, табеля, сводку, все в бухгалтерию передам. Сколько телят родилось, много ли телят пропало. Если телята пропали, давай пыжиковые шкурки прилагай к отчету, акты давай. Пыжиковые шкурки есть? — Шумков напряженно и вкрадчиво смотрел на Долганова.
— Да есть немножко. — Бригадир обернулся к учетчику: — Сколько у нас, Фока, семнадцать, да?
— Семнадцать, семнадцать, — проворчал Фока Степанович.
— Вот хорошо! Ну отлично, брат, отлично! — Шумков оживился и даже руки потер от удовольствия, и это обстоятельство удивило Родникова. — Отлично, братцы! Давайте побыстрей все оформим, через час вертолет прилетит.
Фока Степанович достал чемоданчик с документами, подсел к Долганову и Шумкову, и они втроем принялись листать ведомости и табеля, что-то подсчитывая, о чем-то тихонько споря. Разговаривали они по-эвенски.
Родников, листая журналы, невольно прислушивался к их разговору, делал он это по привычке, а не только из любопытства — так он учился понимать чужой язык. Но теперь речь говоривших не совпадала по смыслу с тем, что они делали. Они говорили не о бумагах, которые листали, Шумков просил у Долганова десять пыжиковых шкурок, бригадир отрицательно качал головой:
— Все пыжики записаны в ведомость, и акт на них уже составлен, сам сдашь их на склад, со склада и бери.
— Да что ты, брат? — удивился Шумков. — Ведомость мы сейчас другую напишем, все в наших руках…
— Почему не хочешь выписать пыжики со склада? Чего боишься?
— Да не боюсь я! Просто лишние разговоры пойдут, да и председатель морщится, когда много пыжиков берут, двух дает на шапку, больше не разрешает.
— Правильно делает председатель, зачем больше давать? Торговать хочешь пыжиками, что ли? Купцом хочешь быть, да?
— Да пойми ты: должен я за ружье в Тулу послать, в Магадан одному человеку обещал. Чего вы такие жадные стали? Не даром ведь прошу у вас — десять бутылок водки привез!..
— Водки? — Долганов изумленно уставился на Шумкова. Фока Степанович тоже поднял голову от бумаг. — Ты чего, Васька, шутишь или правду говоришь?
Костя с Афоней перестали шелестеть журналами, все смотрели на Шумкова, и только Родников делал вид, что ничего не слышал, да корреспондент с зоотехником, не понимающие чужого языка, продолжали заниматься каждый своим делом: корреспондент сосредоточенно разбирал объектив фотоаппарата, зоотехник внимательно наблюдал за тем, как Татьяна вытирала блюдца тальниковой стружкой и укладывала их в ящичек.
— У тебя водка есть, не ослышался я? — вновь изумленно спросил Долганов.
— Ну да, я же говорю: не даром я шкурки прошу — десять шкурок — десять бутылок водки.
— Да где же она? — почти вскричал Долганов. — Чего сразу не принес ее? — Он даже заерзал на шкуре от нетерпения. — Неси ее! — Но, спохватившись, быстро повернулся к Фоке Степановичу: — Чего, Фока, делать будем? Отдадим ему пыжики, как думаешь?