— Надо отдать, однако…
— Неси давай водку, где она? — нетерпеливо потребовал Долганов.
— Тише ты… — Шумков многозначительно указал глазами на корреспондента, затем подозрительно с неприязнью покосился на Родникова. — Тише ты! Мешок с водкой рядом с мукой лежит, потом возьмете. Когда улетим, тогда пейте, а сейчас нельзя: председатель запретил водку возить! Так что про это знать никто не должен, ясно, да? — Шумков опять покосился на Родникова.
Тот хмуро встретил его взгляд, и Шумков тотчас отвел свои глаза в сторону.
— Ну ладно, — кивнул бригадир и, переглянувшись с пастухами, весело добавил: — Скорей улетайте!
«Вот ты, оказывается, каков — деляга, купчик, — негодующе думал Родников, низко склонившись над журналом. — Может, выйти сейчас из чума, взять тот мешок да как следует трахнуть его об камень?»
Пожалуй, так бы и сделал Родников, если б знал, что это даст положительный результат, но он был убежден, что этим только вызовет крайнее недовольство своих товарищей. Нет, здесь необходимы какие-то иные меры.
Прошло уже два часа, но вертолет все не появлялся. То и дело кто-нибудь из пастухов выходил из чума, оглядывал горизонт, откуда должен был появиться вертолет, и сообщал: «Нет, не видать еще».
Вскоре Татьяна вновь поставила чайный столик. Чай пили молча, прислушиваясь к звукам за пологом чума. Вдруг Шумков, резко поставив блюдце, принялся торопливо ощупывать карманы.
— Вот, черт! Совсем забыл — тебе же, Родников, письмо, чуть не увез его обратно! Так бы и уехал… Куда же я его сунул? — Он все искал, улыбаясь, а Николай возмущенно и нетерпеливо ждал. Наконец Шумков вынул из нагрудного кармана измятый, сложенный вдвое конверт и, подавая его Николаю, чувствуя осуждающие взгляды присутствующих, искренне смутившись, сказал: — Не серчай, брат, хотел сразу отдать, да закрутился тут с этими ведомостями…
Письмо было от матери, но подписан конверт был не рукою отчима, а почерком незнакомым. Такие письма, написанные под диктовку матери посторонними людьми, Родников получать любил и ждал их с особым нетерпением.
«Здравствуй, сынок!
Письмо твое мы получили, и переводы денежные из твоей конторы я тоже получаю. Деньги я кладу на сберегательную книжку на твое имя. Мне, сынок, денег не нужно — у меня желудок больной, ем я мало, одежи мне, старухе, много не надо, что есть, то и ладно, в том и прохожу, а тебе, сынок, деньги пригодятся — ты молодой, хоть и на свадьбу, хоть для начала семейной жизни потребоваться могут, и куды хошь с деньгами поехать можно. Старик все приставал, чтобы я эти твои деньги с книжки сняла, и всяко разно матерился, и стращал, он хотел твои деньги себе забрать. Скандалил пьяный, из комнаты выгонял, спасибо, люди добрые уняли его и сказали, что если он дальше так вести себя будет, то его самого из комнаты выселят.
Здоровье у меня, сынок, плохое стало. Дали мне в прошлом году пенсию и инвалидность второй группы присвоили. А недавно перекомиссия была, и дали мне инвалидность первой группы. А сейчас я лежу в больнице и лечусь от желудка, и еще у меня повышенное давление крови и припадки меня начали бить. Врач у нас хороший, душевный человек, он раньше военным был, генералов лечил, к нему приезжают лечиться больные даже из Магадана.
Ты, сынок, приезжай проведать меня, а то я, может, помру скоро и даже не увижу, какой ты вырос. Я тебя часто во сне вижу, но все маленьким, с белой головкой, волосы у тебя были светленькие, как пшеничные колоски. Приезжай, сынок, очень я за тобой соскучилась.
На этом до свидания. Береги себя, не простуживайся. Приезжай, сынок, жду тебя с нетерпением.
Твоя мама.
29 мая».
Прочтя письмо, Николай аккуратно сложил его, спрятал в карман, движения его были медленны.
— Чиво, Коля, плохое письмо получил, да? — с тревогой спросил Долганов.
Родников кивнул и, еще помолчав, тихо, но твердо сказал:
— Мать в больнице лежит, просит приехать. Отчим пьянствует, дебоширит, надо мне домой съездить, хотя бы на несколько дней. Так что отпустите меня, ребята, с этим вертолетом я улечу…
— Ох ты какой быстрый, — усмехнулся Шумков, — так сразу взял и полетел…
— Ты, Василий, не путайся тут! — сердито оборвал его Долганов. — Мы сами без тебя разберемся. Время, конечно, горячее, Николай, чего там лукавить, но, по-моему, мы справимся. Так я, ребята, говорю, нет? Отпустим Николая, да? — Бригадир обвел пастухов вопрошающим взглядом.
— Пусть, конечно, едет! Справимся, справимся! Поезжай, Николай, чего толковать об этом! — дружно поддержали Родникова пастухи.