Прощанье с матерью было тяжелым.
В два часа дня Николай сел в переполненный рейсовый автобус и поехал в Магадан. Было жарко и душно, пахло бензином. Перегруженный автобус надсадно выл, медленно взбираясь на подъем. От встречных машин плотным желтым шлейфом тянулась пыль, проникая в салон автобуса, она скрипела на зубах, першила в горле, густо покрывала одежду пассажиров. Николай уныло смотрел в окно на проплывавшие мимо стланиковые кусты, на редкие корявые лиственницы, на брусничные поляны вдоль обочин дорог, на телеграфные столбы, — на всем этом лежала серая пыль.
В коридоре конторы было сумрачно и безлюдно, из-за неплотно притворенной двери бухгалтерии раздавался дробный стук пишущей машинки. За дверью председателя колхоза стояла тишина.
«Зря пришел: Плечев, наверно, по угодьям мотается», — подумал Родников. На всякий случай он потянул на себя дверь, ожидая, что она закрыта, но дверь легко подалась. Он заглянул в кабинет и опешил: за столом председателя сидел Шумков и что-то сосредоточенно писал. Он отпрянул и хотел уйти, но Шумков его уже заметил:
— А-а, Родников! Ты куда? Ну-ка, заходи! Заходи — не стесняйся. Здорово, брат! Почему ты не в отпуске? Когда прилетел, сегодня?
Николай неохотно сел на предложенный ему стул.
— Надоело дома сидеть, соскучился — вот и прилетел.
— Вижу, вижу, брат. Что, дома-то плохо, что ли?
— Отчего плохо? Дома всегда хорошо, дом — он и есть дом, как пристань для корабля. Ну, побыл немного, проведал мать и — хватит, хорошего понемножку.
— Та-ак, брат. А мы думали, что ты там в районе насовсем останешься, больше к нам не приедешь.
«Тебе только и хочется этого», — с усмешкой подумал Николай, а вслух сказал:
— Мне и здесь хорошо…
— Ну-ну, брат… — неопределенно проговорил Шумков. — Значит, приехал все-таки. А дальше как планируешь — отпуск будешь догуливать или в стадо пойдешь?
— Сегодня и завтра отдохну, а послезавтра и в стадо могу.
— Ну вот это, брат, хорошо! Это правильно! — оживился Шумков. — Дня через два-три мы на Дресванку будем катером продукты забрасывать для Слепцова и Костю Санникова хотим забросить, вот с ним вы и пойдете к Слепцову.
«Забыл он, что ли, в каком я стаде работаю?» — с усмешкой подумал Николай.
— Приедете к Слепцову, сразу возьмете ездовых оленей и перевезете продукты с Дресванки на Элкандю в амбар, а то на Дресванке сейчас медведей полно…
— Я ведь, Василий, не у Слепцова работал, а у Долганова, — перебил Николай Шумкова, снисходительно улыбаясь. — Ты что, забыл, что я в третьем стаде работал? Туда и пойду я — в свою бригаду.
Секунду помедлив, Шумков опустил глаза и старательно маскируемым спокойным тоном, в котором Родников тотчас же уловил звенящую напряженность, сказал:
— Ничего я не забыл. Но вчера ты работал у Долганова, а сегодня будешь работать у Слепцова.
Николай почувствовал, как внутри у него все наполняется холодом. Подступали, тесня друг друга, какие-то дерзкие слова, но он сдержал себя и как можно спокойней сказал:
— Во-первых, в третьем стаде находятся все мои вещи, во-вторых, я к третьему стаду уже привык, а это сам знаешь, как важно пастуху.
— Привыкнешь, брат, привыкнешь…
— А в-третьих, — не обращая внимания на реплику Шумкова, продолжал спокойно рассуждать Николай, — в-третьих, товарищ Шумков, я вам не футбольный мяч, который можно свободно пинать из угла в угол. Работать я пойду в свое стадо, в свою бригаду.
Он сказал это спокойно, но твердо.
Шумков нервно полистал папку с бумагами.
— Ты, брат, сильно грамотный стал, я смотрю. Ты где работаешь? В колхозе! Вот и будь добр, иди работай туда, куда тебя направляет колхоз. Нечего тут ерепениться и отлынивать.
— Заволеневодством — это еще не колхоз, кроме того, я не ерепенюсь и не отлыниваю — хоть завтра пойду работать в свою бригаду. А в чужое стадо я не пойду.
Шумков точно этих слов и ждал, он даже как-то весь просиял от удовольствия:
— Вот ка-ак! Отказываешься идти работать в стадо?
— Во второе стадо — отказываюсь, — решительно подтвердил Николай.
— Значит, отказываешься? — точно не слыша Родникова, зловеще и вкрадчиво произнес Шумков. — Ну-ну, твое дело, брат, твое. Насильно в стадо посылать мы тебя не имеем права. Не хочешь в стаде работать, будешь работать возчиком — навоз возить на огороды! А не захочешь возчиком, тогда пиши заявление — мы тебя совсем исключим из колхоза! — торжествующе заключил Шумков и выжидающе посмотрел на Родникова.
Николай молчал, придавленный обидой.