В коридоре хлопнула дверь, послышались чьи-то торопливые, шаги.
— Ну так как, Родников, а? — В голосе его слышались нетерпение и насмешка.
Николай встал, нахлобучил кепку и, дрожа от негодования, выкрикнул:
— А никак, товарищ Шумков! Я в законном отпуске — понятно вам?! А выйду из отпуска, тогда и возчиком пойду работать. С удовольствием буду возить навоз на огороды — и вы меня этим не унизите! И вообще, чихал я на вас, товарищ Шумков!
Он решительно шагнул к двери, но в тот же миг в дверях появился улыбающийся Плечев — рабочий костюм его был заляпан известью и краской.
Сердито буркнув: «Здрасте!», он хотел обойти председателя, но Плечев, продолжая улыбаться, осторожно взял его за локоть, подвел к стулу, жестом приглашая сесть. Родников неохотно сел, чувствуя, как горит у него от возмущения все лицо.
— Здравствуй, Николай! С приездом тебя! — Плечев обернулся к Шумкову, уже успевшему пересесть с председательского места за свой стол. — А Василий Петрович только вчера убеждал меня в том, что ты не вернешься к нам — останешься в райцентре. Ошибался ты, Василий Петрович. Вот полюбуйся — приехал, да еще на полмесяца раньше срока. Не понравилась городская жизнь, а? В тайгу потянуло? Что ты такой невеселый, а? Чего сердитый такой? Рассказывай, что тут у вас произошло? Слышал концовку твоей бурной речи. Какой навоз собираешься возить?.. На кого чихать собрался? Рассказывай!
— Я его, Игорь Константинович, попросил до осени во втором стаде временно поработать, а он заартачился, грубить начал, — торопливо сказал Шумков.
— Подожди-ка! — взмахом руки остановил его председатель. — Я вижу, ты не просил, а приказывал, вон как парня раскипятил — до сих пор остыть не может. А этот парень, между прочим, если его о чем-то попросить, по-человечески, не только во второе стадо пойдет, но и на Северный полюс отправится пешком. Неужели ты, Василий Петрович, до сих пор этого не знал? — Плечев сел рядом с Родниковым и, широко расставив ноги в пыльных, забрызганных известью сапогах, укоризненно взглянул на Шумкова. — Зачем ты направляешь парня во второе стадо? Для чего? Ведь для него третье стадо как дом родной. Он сдружился с людьми, знает своих оленей, а ты его заставляешь вживаться в новый коллектив, в новые условия. Разве это необходимо? Впрочем, об этом мы потом с тобой потолкуем. — Плечев повернулся к Родникову: — Слушай, Николай, не согласишься ли ты поработать на кетовой путине до осени? Заодно и деньжат подзаработаешь, а? На Маякан мы тебя сейчас не сможем забросить, а рыбаки нам нужны, план на кету большой нынче, придется на лов дополнительные бригады собирать. Согласен?
— Конечно, согласен, Игорь Константинович!
— Ну вот и отлично! — Плечев дружески улыбнулся, встал и, подойдя к окну, раздумчиво и строго сказал: — Побольше бы нам, Василий Петрович, таких Родниковых, мы бы тогда столько дел наворочали… — И смолк председатель, придавленный какой-то тяжкой думой…
Не без робости поднялся Родников на крыльцо поселковой больницы, вошел в полутемный длинный коридор. Стены коридора были выкрашены от пола до потолка бледно-зеленой масляной краской.
В глубине коридора со шваброю в руках стояла пожилая женщина в больничном халате.
— Здравствуйте! — негромко и почтительно поздоровался Родников. — Вы мне не подскажете, как можно повидаться с Аханей?
— Это с каким Аханей? — подозрительно спросила женщина, отставляя к стене швабру.
— Ну как с каким Аханей? С обыкновенным, — растерялся Родников. — Разве здесь два Ахани? Мне нужен Аханя-старик. Небольшого роста такой, морщинистый. Оленеводом он работал!
— А-а, этот… Пасту-ух… Ну-ну, знаю. Желудок ему резать хотят… Забавный такой старикашка. А ты кто ему будешь? Передачку, что ли, принес? На родственника вроде не похож…
— Да как вам сказать… — Он замялся, подбирая слова: разве объяснишь этой женщине, что этот «забавный старикашка» для него, Родникова, самый близкий человек.
— Нет, не родственник, мы с ним друзья!
— Ну дак чо, позвать тебе твово друга али просто передачу передать?
— Если можно, то лучше бы повидаться.
— Ну дак сразу бы и сказал! Пойду, позову, — проворчала женщина и, сделав по коридору шага два-три, вдруг прокричала: — Михайловна! Михайловна! К Аханину передачу принесли — выпусти его! — И, вернувшись к швабре, уверенно заключила: — Сейчас твово друга выпустют.
И точно, не прошло и минуты, как в конце коридора открылась дверь, и в квадрате коридорного окна появилась тщедушная фигура какого-то незнакомого человека в длинном балахоне. Фигура эта, шаркая и постукивая жесткими подошвами, медленно приближалась. Он пристально всмотрелся в приближающегося человека, но пучки солнечного света, исходящие от окна за спиной идущего, мешали разглядеть лицо — оно было темным, и вся фигура была тоже темной, как тень на ослепительно белой стене.