И опять, как прежде, шуршал под полозьями мокрый весенний снег, и опять покрикивал на собак каюр, а мимо нескончаемой чередой проплывали приземистые корявые лиственницы. Но вот нарта выехала на твердый, спрессованный ветрами снег. Впереди до самого горизонта, сколько охватывал глаз, расстилалась белая равнина Малкачанской тундры.
— Прощай, Аханя, прощай…
Третьего мая Родников явился в правление колхоза. На председательском месте важно восседал Шумков. Он разговаривал с каким-то незнакомым Родникову парнем, скромно примостившимся на краешке стула около стола. Парень усиленно обминал в руках свой коричневый берет, длинные русые волосы непослушно спадали ему на лоб. На нем была темно-синяя вельветовая куртка с замочками-молниями на карманах, из-под куртки виднелась цветастая модная рубашка, светло-серые, хорошо отутюженные брюки расширялись от колен книзу колокольчиком и касались пола.
«Наверно, художник приехал на заработки».
— А-а, Родников пришел! Здравствуй, брат, здравствуй! — Шумков приподнялся, пожимая ему руку, весело осклабился: — Что, брат, отгулялся? Пора, пора послужить — вот тебе повестка, завтра тебе надо быть на Оле в военкомате.
— А где Игорь Константинович?
— Плечев уехал в командировку, я за него. Значит, так. Сейчас получишь полный расчет, характеристику и все прочее. Какие деньги не успели тебе начислить, перешлем на место твоей службы. Что еще? Да сейчас я позвоню в аэропорт, чтобы на тебя билет оставили. По повестке из военкомата без очереди положено, а народу там сегодня много.
Шумков говорил возбужденно, точно смакуя слова и любуясь ими, — у него было отличное, приподнятое настроение. «Рад, что я уезжаю, — с усмешкой и обидой подумал Родников. — Ну и черт с тобой, радуйся пока, но не надейся на спокойную жизнь, не надейся».
— Ну вот и все, брат! Пиши нам со службы, не забывай нас.
«Не забыть бы к Хабарову на могилу зайти, попрощаться с ним, — вспомнил он и вновь с любопытством посмотрел на парня. — Нет, на художника он не похож, очень уж робок, и глаза все прячет, точно девица. У художника глаза острые, пристальные…»
— А это, брат, наш новый пастух, — неожиданно объявил Шумков, кивая на тотчас смутившегося парня. — Специальные шестимесячные курсы окончил… ветеринар, радист, оленевод — вот к нам его прислали и две рации с ним. Одну рацию мы установим здесь, — он указал в угол кабинета, — другую увезем во второе стадо, туда же и Вячеслав поедет будет пастушить, оленей лечить и один раз в сутки выходить на связь с правлением. Здорово, брат, а?
— Еще бы! Давно бы так! — Родников восхищенно взглянул на парня. — Просто великолепно — ничего не скажешь! Молодцы!.. Но только почему же его направляют во второе стадо? Это же самое ближнее стадо, туда в любое время можно подъехать. Рацию надо в первую очередь в самые дальние бригады — к нам, на Маякан, или к Василию Ивановичу, а то что же получается?..
— Да нет, брат, — Шумков недовольно поморщился. — Туда мы его забросить пока не можем… Вот осенью обещают еще две рации прислать, вот тогда и отправим, а во втором стаде сейчас пастухов не хватает…
— Вот именно, Василий Петрович, вот именно! Там самая ненадежная бригада. Скребыкин и тот не ужился там, а вы этого парня суете туда… он же ничему не научится там! Набьете ему оскомину! Лучше отправьте его в хорошую бригаду — к Долганову или к Василию Ивановичу.
— Ладно, ладно, брат, наговорил тут целое лукошко, всегда ты шумишь, вот в армии, там, брат, так не пошумишь, там с тебя стружку снимут… Надо узнать сначала, потом шуметь. Во второе стадо едет бригадирствовать Кодарчан. И сына с собой берет — тоже пастушить будет, вот и Вячеслав с ними.
— Кодарчан едет во второе стадо бригадирствовать? — изумился Родников. — У него же семьища десять человек! Как же он согласился?
— Да вот согласился, — уговорили, — торжествующе сказал Шумков, откидываясь на спинку стула.