Шумков протянул Николке бинокль:
— На-ко, брат, посмотри на поселок. Соскучился небось?
— Какой поселок? Где? — изумился Николка.
— Одичал ты, брат, совсем, — снисходительно заметил Шумков. — Вон туда смотри, правее гор.
Николка навел бинокль в ту сторону, куда указал Шумков, и сердце его легонько всколыхнулось — необъяснимое волнение охватило его. Едва различимые домики, вздрагивая, висели между тундрой и небом, то появляясь в синеватом мареве, то исчезая, словно мираж.
— Что, брат, видишь?
— Вижу. Наверно, очень далеко до него?
— Да уж километров сорок пять напрямую будет. Ну, полюбовался, брат, и хватит. Теперь посмотри вон туда. — Шумков указал вниз и влево. — Смотри, там речка Малкачан впадает в море. Через нее мы будем завтра кочевать.
В устье речки Николка ничего интересного не увидел, кроме реденькой щетинки леса, тянувшегося по-над берегом. Довольно унылая местность. И, как бы подтверждая это, Шумков сказал:
— Плохая речка, брат, корму для оленей совсем там мало. Зато глухарей сейчас уйма! Вот уж много глухарей… А землянку видишь?
— Нет, не видно… А что это за землянка, охотничья, что ли? — с интересом спросил Николка, передавая Шумкову бинокль.
— Старик там один жил ненормальный, — пренебрежительно отмахнулся Шумков.
— Какой старик? Что он делал? — все более заинтересованно допытывался Николка.
— Фамилия его Россинский была. Жил он в этой землянке вместе с собаками. Нерпу промышлял, пушнину добывал, юколу готовил. В позапрошлом году утонул. Подкрадывался к нерпе и провалился в продушину, одна рукавица да винтовка на льду остались. Был человек, и нет человека, — мрачно усмехнувшись, заключил Шумков.
Николка с некоторым страхом и неприязнью взглянул на бригадира. Помолчав, подавленно спросил:
— А как же попал туда старик? Почему он жил один, а не в поселке?
— А вот этого, брат, точно я тебе сказать не смогу. Возможно, этот Россинский на людей шибко обиделся. Он ведь пятнадцать лет прожил в этой землянке, а до этого столько же отсидел в лагере на Колыме. Потом реабилитировали его и сразу предложили должность главного врача большой больницы. Хирургом, говорят, был опытным. Но он приехал сюда, построил землянку. Если случайно к нему кто-нибудь из наших каюров заезжал, он встречал гостя как положено: чаем поил, угощал, ночевать оставлял, но почти не разговаривал, молчком все. Один раз в году приезжал в Брохово, сдавал пушнину, грузил в нарту продукты и опять уезжал. Так и жил. Здоровый был: волоком нерпу вытаскивал на берег — а пропал ни за грош.
— Дурак этот Россинский! — с сердцем воскликнул Николка. — Лучше бы он людей лечил в поселке.
— Вот так, брат… — неопределенно ответил Шумков, пряча бинокль в футляр.
Весь день Николка был грустным и подавленным, он все думал про Россинского.
Ночью ему приснилась черная полынья, в полынье безмолвно барахтался бородатый человек. Борода его намокла и покрылась сосульками, человек большими умоляющими глазами смотрел на Николку и, пытаясь что-то крикнуть, судорожно цеплялся красными пальцами за скользкую кромку льда. Николка хочет подползти к тонущему, но страх крепко связал его. Николка не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Вот человек, безмолвно взмахнув красными ладонями, исчез в глубине. Черная вода с тихим зловещим шипением, быстро съедая лед, подбирается к Николке — все ближе и ближе…
Он вскрикивает, зовет на помощь и тотчас же просыпается от толчка в бок. Открыв глаза, видит над собой улыбающееся Костино лицо.
— Ты чего кричишь? Медведь тебя давит, что ли?
В палатке сумрачно и тепло, на печке стоит чайник, заляпанный снегом, капли, падая на раскаленную жесть, громко, назойливо шипят.
В полдень кочевники вышли из таежной зоны на простор тундры. Только теперь Николка понял, почему с таким нетерпением ждали оленеводы встречи с тундрой.
Олени, выйдя на ровную поверхность тундры, тотчас же прибавили ходу, так что пришлось погонщикам бежать за стадом мелкой трусцой. Снежный покров здесь был тонкий и плотный, как пенопласт, пересыпанный сверкающими блестками.
— Вот теперь можно бегать на все стороны! — постучав лыжей по снегу, радостно воскликнул Костя. — Знаешь, куда гнать оленей? Вот смотри, — он указал на одинокую, как перевернутый колокол, сопку. — Вот чуть левее этой сопки и направляй стадо. Вообще-то олени сами туда побегут — не удержишь, но на всякий случай запомни эту сопку. Около нее будем отел проводить.