Николка тоже достал свой дневник и начал записывать события минувшего дня, но тут же отложил карандаш в сторону — день-то еще не закончился. Пастухи продолжали спор. Наконец, к великой Николкиной радости, все сошлись на предложении Фоки Степановича.
— Ну, тогда отпускайте ездовых, — махнул рукой Шумков.
Ездовых отпустили, и они направились к Эткилану.
— Теперь целый месяц без оленей будем жить, — грустно сказал Костя.
— Чудак ты, Костя, разве не надоели тебе олени, отдохнешь хоть без них. Радуйся…
— Эх, не понимаешь ты еще, — укоризненно покачал головой Костя. — Пастуху радость одна: чем больше в стаде оленей, тем лучше. Какой ты пастух, если иначе думаешь?
Николка смутился.
В течение недели Николка с Костей побывали почти на каждой вершине окрестных гор. Обычно, взобравшись на очередную вершину, если позволяло время, Костя спрашивал: «Ну, а теперь куда пойдем?» Прежде чем ответить, Николка долго разглядывал в бинокль бесчисленные распадки, отроги, скалы-останцы и наконец, выбрав понравившуюся вершину, предлагал: «Давай вон на ту». — «Туда мы сегодня не успеем, — рассудительно возражал Костя, если вершина была далеко. — Завтра с утра туда пойдем». Но если место, на которое указывал Николка, нравилось Косте, он с готовностью шел туда, не считаясь со временем.
Правда, ничего необычного они не открыли, разве что обнаружили высоко в гольцах небольшое озерцо. Угрюмые скалы и каменные осыпи окружали его со всех сторон, заслоняя от солнца, и от этого озерцо казалось бездонным и напоминало черное жерло потухшего вулкана. К озеру едва приметными извилистыми линиями сходились с разных сторон бараньи тропы. На склонах гор у границы гольцов в изобилии росла черная водянистая ягода шикша. Если хотелось пить, пастухи брали ее пригоршнями и с удовольствием жевали, глотая чуть сладковатый прохладный сок, напоминавший березовый.
Каждый вечер Шумков встречал уставших пастухов неизменным вопросом:
— Ну что, братцы, нашли золото?
— А зачем нам золото? — с улыбкой спрашивал Костя.
— А чего же вы тогда ходите по сопкам, ноги бьете зря?
Костя молчал, улыбаясь. Николке хотелось дерзить, но он тоже молчал, раздраженно думая: «Какое тебе дело до наших ног? Нравится, вот и ходим».
Фока Степанович деловито говорил:
— Чего ты, Васька, осаживаешь их? Нравится — пусть ходят. Молодые — много знать хотят.
А Хабаров поднимал голову от своих бумаг и книг, внимательно смотрел на Николку, и нельзя было понять, осуждает он его или поддерживает.
Несмотря на то что Костя старался ходить по горам не спеша, Николка с трудом поспевал за ним и в первый день совершенно измучился. Но на следующий день он оставил на таборе свой порядком надоевший рюкзак, в котором уже набралось не менее пуда камней. Без рюкзака даже походка у него первое время была подпрыгивающей, точно с ног его сняли тяжелые гири, так легко ему было теперь идти.
— Давно бы выбросил эти каменюки, — сказал Костя. — А то мучил себя зачем-то.
— Нет, Костя, ты не прав, я потому и мучил себя; чтобы теперь стало легче. У меня были слабые ноги, теперь я их маленько подкачал.
Подошло время проверить дальний перевал.
— Кто пойдет на перевал? — спросил вечером Шумков, многозначительно поглядывая на Николку.
— Мы с Николкой, — тотчас отозвался Костя. — Пойдешь со мной, Николка?
— Какой разговор! Конечно.
— Ну, тогда пораньше спать ляжем — завтра трудная дорога, на два дня пойдем.
Вышли на рассвете.
— Когда идешь далеко, сразу быстрый темп не бери — устанешь, — наставительно заметил Костя. — Скорость набирай постепенно, когда почувствуешь предел — эту скорость и держи все время. Пастух должен много ходить, хорошо кругом смотреть, где озеро есть, где речка, где ягель растет, где табор можно ставить, где нельзя. Есть ли рыба, есть ли охота — все-все должен знать пастух. Как хозяин знает, что у него во дворе лежит, так и пастух должен знать тайгу и тундру.
— Да, но у хозяина двор всего на пятнадцати сотках, а у нас пятьсот километров в одну сторону, — заметил Николка.
— Поэтому и надо много ходить. А будешь сидеть в чуме — всех оленей растеряешь.
Вскоре начался крутой подъем, и Костя смолк. К полудню преодолели половину пути.
Более мрачного пейзажа Николка не видел даже во сне. Здесь не было ни причудливых отвесных скал-останцов, ни обрывистых каньонов с бурлящими внизу ключами: всюду, куда доставал взор, застывшими каменными волнами стояли серые каменные хребты, виднелись глубокие цирки из беспорядочно набросанных больших и маленьких камней, которые гулко постукивали под ногами, а иногда вдруг оживали и, зловеще скрежеща, начинали медленно сползать по крутому склону, и вскоре могильную тишину резко вспарывал быстро нарастающий и так же быстро стихающий дробный стук, похожий на пулеметную очередь. Ни деревца, ни пучка травы. Громкий разговор, подхваченный многократно усиленным эхом, превращался в страшные неземные звуки, и поэтому пастухи большей частью угнетенно молчали, а если и говорили, то негромко, невольно озираясь, словно опасаясь, что их кто-то подслушает. Но все было здесь пусто. Даже вездесущие пищухи не оживляли резким свистом это вечное каменное безмолвие.