— Наталья молодец! — громко говорил подвыпивший Фока Степанович. — Наталья наш брат, чего там… Она ма-ла-дец баба! Может она и премию дать, может и по уху стукнуть, знаю я ее, учились в школе вместе, чего там… — И, налив полстакана водки, неуверенно предлагал: — Наталья Петровна! Выпей с нами еще одну граммульку, одну последнюю граммулечку! За хороший год выпей! Всех оленей мы пригнали!
— Нет, Фока Степанович, хватит мне, и тебе уже довольно — завтра трудный день, а ты с похмелья будешь болеть.
— Я похмельем не болею!
— Ну, другие болеют. А кроме того, вам надо дежурство установить около кораля — вдруг собака вырвется чья-нибудь, натворит беды. С тебя, например, караульщик уже ненадежный — уснешь, замерзнешь на морозе.
— А у нас есть непьющий, — вмешался Костя, блаженно улыбаясь. — Николка непьющий, он и будет караулить. Нам теперь хорошо: есть кому пьяных разнимать, когда подеремся, и есть кому подежурить…
— Да! Да! Николка не пьет! Он пойдет караулить! — возбужденно загалдели пастухи. — Николка! Николка! Ты пойдешь караулить оленей? Ты чего там спрятался? Чего стесняешься? Иди сюда, Николка…
— Николка молодец — иво шибка хороший пастух будут! Только нада иво мало-мало учили…
— Ну, вот ты и учи его, Аханя, передавай ему весь свой опыт. А ты, Родников, в самом деле, чего же спрятался? Ну-ка, двигайся ближе к свету, посмотрю я, какой ты стал.
Николка нехотя придвинулся, недовольно подумал: «Картина я вам, что ли?»
— У-у, какой ты большой уже и сердитый. Чем недоволен-то, а, Родников? — бесцеремонно разглядывая Николку, с улыбкой спрашивала Иванова. — Или разочаровался в работе? А вымахал-то, а вымахал, господи! Куда растет человек? Ну, как живешь? Не обижают тебя пастухи? Работа нравится? Отвечай как на духу, честно.
Пастухи и каюры смолкли, напряженно уставились на Николку.
— Что молчишь-то?
— А чего зря говорить? — в тон ей, но с достоинством сказал Николка. — Если б не нравилась, давно бы ушел. Эта работа мне по душе.
Пастухи одобрительно заулыбались, перебивая друг друга, вновь принялись расхваливать Николку.
— Смотри-ка ты! — искренне удивилась Иванова. — Вот уж не думала, что у тебя будет в конце года такое оптимистическое настроение. Ну, молодец! Я довольна тобой. У нас еще не было русских пастухов, правда, один пытался пастушить, но через три месяца в самый комариный сезон сбежал из бригады.
— О! Такой пастух были, были, — закивал Аханя. — Шибка иво храпели! — И он, изобразив спящего человека, громко и смешно захрапел.
— Неужели он так громко храпел? — изумилась Иванова.
— Так, так иво храпели. Суксем этот нюча[6] спать не давали нам. Большой нюча были, и живот иво шибка большой, серавно как баба беременный. Сопки крутой не могли ходить иво. Так дышали: «Пфу! Пфу! Хыр-хи! Хыр-хи!» Всегда иво шибка потели. Кумар иво мало-мало кусали, шибка иво матерились на кумар. Скоро поселок иво ходили. Говорили: пойду женку мало-мало пощупали, потом опять сюда приходили будем. Не пришли, однака. — Старик кашлянул, лукаво подмигнул пастухам и закончил: — Пока этот нюча олень мясо тут кушали, иво женку другой мужика щупали… один кукуль двоем спали…
От хохота пламя свечи угрожающе выгнулось и затрепетало.
— Ну, Аханя, вот Аханя… — покачала головой Иванова. — Не думала я, что ты так умеешь шутить…
— Ему хорошо над другими подшучивать, — заметил Ганя, — его жена вместе с ним кочует, никуда он ее одну не отпускает, а вот Шумкову не до шуток. Вы заметили, что Василий грустный сидел, когда мы смеялись? Жена-то у него молодая в поселке, а вдруг и к ней какой-нибудь мужчина подкрадется… Слышь, Василий?
Опять смеялись, но теперь уже подшучивали над Шумковым, а потом добрались и до самого Гани.
— И смех, и грех с вами, — сказала наконец Иванова, вставая на затекшие ноги и морщась от боли.
— Что, отсидела? — спросил Фока Степанович. — Надо было привезти тебе из кабинета мягкий стул, — и добавил укоризненно, когда Иванова была уже у порога: — Это с непривычки, редко бываете у нас, забываете нас, Наталья Петровна, забываете.
— Да все некогда, Фока Степанович, то одно, то другое, а до вас пока доберешься… Вы оленей не забудьте покараулить.
— Не забудем, — сердито отмахнулся Фока Степанович. — Некогда им! Но чистую прибыль подсчитывать от оленеводства время находите!