— Плехо, плехо, — согласно и словно бы обрадовавшись закивал Аханя.
— Чем же плохо?
Старик набил табаком трубку, раскурил ее и, окутав себя дымом, точно желая за него спрятаться, ответил наконец с обидой в голосе:
— Мине много мяса кушать привыкли, курорта суксем мало мяса давали, вот сколько давали, — старик показал половину мизинца. — Трава разный давали вот сколько, — и он развел руки охапкой. — Моя суксем эту траву кушать не могли — живот болели все время. На сопку моя ходили гуляли — дохтур ругали миня. Тибе, говорили, суксем, старик, никакой дисциплина нету. Туда садись нельзя, туда ходи нельзя, туда посмотри тоже нельзя. Чай крепкий хочу пить, дохтур опять мине шибко ругали: нельзя чай пить такой! Люди кругом много! Разный пустой слова болтали, болтали, туда-сюда ходили-ходили, никто не работали. Мине голова заболел такой курорта.
— Но когда это было, Аханя? Лет десять тому назад… А теперь на Талой в столовой заказная система: что хочешь, то и ешь.
Старик продолжал молча курить.
— Там сейчас отличный медицинский персонал, — уговаривала Иванова. — Может, все-таки поедешь? Отдохнешь…
— Отдохнуть, однако, можно, — кивнул старик.
— Ну, вот и молодец! — обрадованно встрепенулась Иванова.
— Отдыхать моя будем тайге, — невозмутимо уточнил Аханя и вдруг, лукаво улыбнувшись, заискивающим тоном попросил: — Пусти мине тайгу — шибко белковать хочу!
— Ну что ты с ним будешь делать?! Вы посмотрите на него! — Иванова даже руками всплеснула, подчеркивая этим крайнее свое удивление. — Я ему предлагаю отдохнуть, а он на промысел просится. На промысле сейчас гораздо трудней, чем в стаде! Уж лучше ты в стаде отдохни.
— Нет, моя хочу мало-мало тайга смотреть, мало-мало белки стрелять.
— Ну пусть бы молодые этим занимались, у них ноги крепкие.
— Зачем так говоришь? — обиделся старик. — Моя ходить могу, белки глаз стрелять тоже могу! Скоро моя помирать будем, тогда отдыхай будем, сми-ирна-а лежать будем…
Пастухи перестали улыбаться, смущенные, переглянулись, стало слышно, как позвякивает за палаткой цепью какая-то беспокойная упряжная собака.
— Ну что ж, Аханя, поезжай на промысел, коли есть желание, — разочарованно, почти с обидой в голосе сказала Иванова. — Но только тебя одного не отпущу, ищи напарника.
— Моя уже есть напарника, — встрепенулся Аханя.
— Кто же?
— Вот моя напарника, — Аханя кивнул на Николку.
Услышав это, Николка замер: неужели старик указал на него? Ведь никогда между ними не было разговора о промысле. Откуда же старик узнал о его тайной мечте? Вероятно, и для пастухов сообщение Ахани было неожиданным.
— Когда вы успели сговориться? — удивленно посмотрел Шумков на Николку.
— Недавно, — уклончиво промямлил Николка.
— Но ведь Родникову надо учиться пастушескому ремеслу, — сказала Иванова. — Зачем же его отрывать от дела?
— Окси! Непраульно тибе говорили, — возразил старик. — Моя так думали. Молодой пастух надо первый очередь учились тайгу не боялись, чтобы иво смотрели на сопка, говорили: ай, какой красивый сопка! Мало-мало любит тайгу, охота мало-мало любит — работать, однако, будет долго пастухом; боялись иво будет тайгу — сразу иво поселок кочевать пойдет. Иво учили нада первый очередь тайга любить, разный следы читать — эта главный для пастуха наука есть! Моя так думали: нада пускать Николку…
Председатель молчала, что-то сосредоточенно обдумывая, нервно барабаня пальцами по пустому спичечному коробку, который она перед этим вертела в руках.
Николка натянулся, как струна, впился взглядом в нервно стучащие председательские пальцы, словно от них, от этих пальцев, зависела его судьба сейчас. Но вот пальцы остановились, схватили коробок и бросили его к подсвечнику.
— Хорошо, Аханя, я поняла твою мысль. Пожалуй, ты прав, собирайтесь на охоту! А Василий, Фока Степанович и кто-то третий из вас поедут на Талую по очереди. Вместо Ахани и Родникова я пришлю в стадо двух пастухов. Одного я уже уговорила, думаю, что и другого уговорю.
Первыми палатку покинули Улита с Татьяной, они вдруг вспомнили, что в печах у них прогорели дрова.
У Николки было отличное настроение, ему хотелось выскочить на улицу, запеть во все горло и пуститься в пляс. Но что тогда подумают о нем пастухи? Скажут: да он еще совсем пацан, какой из него охотник? Но не удавалось ему скрыть своего ликования, и, глядя на него, пастухи понимающе улыбались.
На следующий день бригада, выпустив стадо из кораля, откочевала на богатые ягелем пастбища. Через неделю Ганя привез охотникам необходимое снаряжение.