— Нет. Но узнав, я еще больше восхищаюсь вами, о прекраснейших из прекрасных.
— Когда‑то, — продолжал Ху — Чин, — этот народ был велик. Когда на западе людские королевства еще были юны, здесь уже возвышались пагоды городов, а стены толщиной могли поспорить с некоторыми горными хребтами. Мудрецы писали трактаты по философии, художники на картинах могли запечатлеть дуновение ветра, волшебники подчинить духов и демонов. Но все прошло. Гиртай, будто неудачно построенная башня, рухнул под собственным весом.
Дракон замолчал, и Эш решил вставить еще одну реплику.
— Мне жаль это слышать, — волшебник не лукавил, ему действительно было жаль Гиртайцев.
Еще некоторое время в пещере висела гнетущая тишина, нарушаемая лишь завыванием вездесущего ветра. Какое у него было имя? Этого не мог сказать никто — имя ветра изменчивее нрава юной, расцветшей девушки. Мгновение — и вот оно одно, мгновение — и вот другое. Имя ветра не поймать и не отыскать.
Можно лишь прислушаться к нему, попытаться осознать, но все равно остаться с носом. То ли дело имя огня — оно было яростным, ярким и буквально горело в душе Эша. Нет, волшебнику было не понять тех, кто подчиняет формы ветра — для него и этот осколок из жемчужины казался чем‑то непостижимым.
— Пришло время преподать тебе мой самый сложный урок, — спокойно, будто и не своим голосом, произнес Ху — Чин. — Послушай же историю, Мастер Тысячи Слов. Послушай и никогда не забывай. События эти произошли в те времена, когда люди звали Королем любого, у кого имелась дубина покрепче. Народ Гиртая праздновал Новый Год и тысячи тысяч лепестков вишни устилали их столицу — Таинственный Город. В это же время на Седьмом Небе, где находится царство богов, шел Вишневый Пир. Всех полубожественных созданий, всех фейре и многих смертных мудрецов позвали туда. Был там и я. В обличии своем я не занимал и мелкой пяди — настолько величественен дворец Яшмового Императора.
Волшебник не рисковал слишком громко выдохнуть чтобы не нарушить стройный рассказ о временах, которые не упоминались даже в самых старых летописях Тринадцати Королевств.
— Прелестные нимфы, от чьей красоты твое сердце разорвалось бы на мелкие осколки, подносили мне Вишневый Нектар. Младшие богини, отличающиеся от духов лиственных деревьев — дриад, лишь наличием разума, услаждали слух песнями столь изысканными, что послушав одну, ты бы лил слезы и морщился от гундежа лучшего придворного менестреля Хрустального леса. Мудрецы же занимали меня беседами. Речи их были столь глубоки и бездонны, что лишь над одним словом ты бы размышлял всю свою жизнь, а истинного смысла так бы и не отыскал. Воистину Вишневый Пир Седьмого Неба стоит того, чтобы жить одним лишь воспоминанием о нем.
Дракон прервался и повернулся в сторону выходу из пещеры. На востоке поднималось солнце. Оно ласкало небо жаркими поцелуями, и небо краснело, будто стеснительный юноша, украдкой сорвавший первый поцелуй самой красивой девочки. Воздух постепенно нагревался, накрывая плечи теплым саваном. Волосы перебирал стихший ветер, играясь с ними подобно любовнице, томящейся в утренней неге. Если и было что‑то прекрасное в этой пещере — так это рассветы.
— Тогда же ко мне и подошел бог моего народа. Мудрец Ляо — Фень. Он не был даже приближен к Яшмовому Императору, не занимал небесной должности и не имел связей в магистрате, но где бы он не ступал, каждый подносил ему дары и кланялся, касаясь лбом облаков. Его глаза сияли подобно Миристаль, а улыбка светила ярче полуденного Ирмарила. На каждый дар он отвечал своим — советом столь дельным, что порой мог изменить ход истории, проложить новое русло потокам времени. Я, лишь один из Цветных Драконов и помыслить не мог, что путь небесного мудреца лежал ко мне. Мы сели будто равные и вели беседу. Никогда еще я не вел беседу столь затягивающую и запоминающуюся как эта. Прошло вот уже почти десять тысяч лет, а я помню её будто лишь мгновение назад и мой лоб в прощальном поклоне коснулся облаков.
Кем же мог быть этот Ляо — Фень если даже гордец Синий Пламень склонил перед ним голову? Эш, помнивший статуи в монастыре, не мог поверить что сухонький, слабенький старец мог сокрушить мощь Ху — Чина.
— Под конец нашей беседы, Ляо — Фень сказал, что вскоре наш народ погибнет. Я взбеленился и хотел было сбежать с Вишневого Пира чтобы помочь Гиртайцам, но мудрец остановил меня и подлил еще лепесткового вина. Я не мог поверить своим глазам. Чтобы тебе не рассказывали жрецы, волшебник, а боги смертны. Как только умирают их народы, уходят и они. Но Ляо — Фень не боялся смерти, нет — нет, ни мускула не дрогнуло на его лике. Я счел было это трусостью, хотя в итоге сам очернил себя презренным пороком. Ведь если падет Гиртай, то кто будет приносить мне жертвы, кто увеличит мою мощь и восславит имя? Над кем я буду покровительствовать? Над голыми скалами и разбитыми дорогами?!
Ху — Чин, разгорячившись, не заметил как от его ярости стали оплавляться стены пещеры.
— Ляо — Фень же проигнорировал мои вопросы. Он наклонился ко мне, — дракон, сверкнув янтарными глазами, рассеченными на две половины черным зрачком, наклонился к замершему Эшу. — Он набрал в грудь воздуха, — от вдоха Ху — Чина задрожали мелкие камешки. — И одарил меня, как не одаривал самого Яшмового Императора.
И дракон прошептал древнюю мудрость, ставшую вершиной учения Ляо — Феня, но сокрытую даже от последних монахов горы Мок — Пу. Услышав эти несколько слов, несколько простых, незатейливых слов, Эш побледнел. От страха и осознания у него закружилась голова, а к горлу подступила тошнота. Все стало вдруг таким хрупким, таким неважным, таким одномоментным. Казалось коснись чего‑то и оно рассыпется в прах, чихни и разорвешь ткань мироздания.
Пока волшебник дрожал, будучи не в силах оторвать лоб от пола, дракон выпрямился. Кольца развернулись и три мощные лапы легко встали на камень пещеры. Усы — кнуты поплыли по воздуху будто трава на ручье, глаза вспыхнули, а на раздвоенном языке заплясали синие лепестки. Жемчужина, сжимаемая в четвертой лапе, засветилась мерным, голубоватым свечением
— Это был мой последний урок, — пророкотал великий сидхе.
Эш сразу все понял — мудрец всегда знал об успехах волшебника. Вскочив на ноги, бывший генерал не растративший ярости битвы с силой ударил посохом о землю. Плащ, сотканный из воспоминаний ветра, вылетел из стены и лег на плечи юноши. Разноцветные глаза встретились с янтарными и закипела битва, громом звенящая на небесах, земле и воде. Когда же все улеглось, то остались лишь пепел и Пепел.
1й день месяца Луст, 322й год, предгорье
Эш запустил руку в маленький походный мешок, привязанный к поясу, и нашарил там осколок жемчужины. Дракон Ху — Чин — Синий Пламень, Хозяин Восточного Предела, Мудрец, покровитель Гиртай, один из Цветных Драконов, Великий Сидхе. Все эти громкие, говорящие имена будто предупреждали приключенца о силе древнего монстра, и все же Эш одолел его. Жемчуг уколол палец и парень выдернул руку из мешка. Капелька крови, сползшая по заиндевевшей коже, покрылась корочкой льда, а вскоре и вовсе засияла будто недавно ограненный рубин.
Правда в том, что волшебник никогда не побеждал своего учителя. В сражении Эш даже сейчас не смог бы сравниться с великим сидхе. Как же он его одолел? Что ж, этого не знают даже барды, но я по секрету вам расскажу, что Эш пошел на хитрость, граничащую с подлостью — прошлое командора Смрадного легиона давало о себе знать.
— А ведь, если подумать, — бормотание Лари вырвало магика из пучины собственных воспоминаний. — То мы договорились больше не посещать проклятые замки.
— Чисто технически, — протянул Мервин. — Это не проклятый, а заколдованный замок.
— Не вижу разницы!
— Вот они, — вздохнул Тулепс, похлопав мечника по плечу. — Недостатки современных Школ.
— Да ты младше меня на три года! — взбеленился Лари.
Лучник пожал плечами и сочувственно улыбнулся. Народ прыснул, а Криволапый в который раз покраснел от гнева. Эш только покачал головой.