Пока молодые люди насыщались, я составил список вопросов и попросил Пьера перевести их незнакомцам. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что молодой человек в минуты возбуждения испускает загадочные лучи, которыми, как он объяснил, наделил его древний египетский бог бальзамирования Анубис. Молодой человек говорил очень много, Пьер едва успевал переводить. Дева же, напротив, хранила молчание. Она была так подавлена, бедняжка, всем случившимся, что почти не притрагивалась к еде и непрестанно лила слезы.
– Дитя мое, – обратился я к ней. – Успокойтесь. Вы у друзей.
Мой верный слуга добавил что-то по-русски. Но рыжеволосая красавица разрыдалась еще сильнее.
– Лелька, ну че ты? – молодой человек с неуклюжей нежностью погладил ее по волосам. – Кончай реветь.
– Бонья! – всхлипнула девушка и начала что-то торопливо объяснять сквозь слезы.
На лице юноши выразилась крайняя степень недоумения. Мой Пьер тоже растерялся.
– Это не по-русску, – пробормотал он.
Я прислушался. Тебе ведом, дорогой Жак Жозеф, мой интерес к различным языкам. Так вот: не могу поручиться, но по звучанию речь мадемуазель несколько напоминала таинственный язык этрусков.
– Лелька, – заикаясь, пробормотал Бонья. – Ты че? Заболела? Говори по-человечески.
Но девушка только плакала.
– Блин! – вдруг горестно воскликнул молодой человек. – Она перестала меня понимать! Значит, – он вопросительно посмотрел на меня, – мы уже не в Египте?
Пьер поспешил заверить его, что мы по-прежнему находимся в Стране пирамид, но в новейшие времена. Бонья успокоился.
– Слышь, Лелька, – он взял девушку за руку. – Не реви, скоро домой поедем. Сфинкс правду сказал.
Девушка слабо улыбнулась в ответ и доверчиво прижалась к его плечу.
– Позвольте полюбопытствовать, – перевел Пьер юноше мои слова. – Каким образом эта молодая особа оказалась вместе с вами?
(…) Благодаря Бонья и моему добросовестному переводчику я узнал много совершенно неизученных подробностей из древних времен. Юноша оказался на редкость наблюдательным и точным в описании тех или иных интересующих меня деталей. Мы засиделись далеко за полночь, не зажигая огней. Ибо сияние моего нового друга позволяло вести записи и после захода солнца. Все это время молодые люди держались за руки.
Утомленный Пьер встрепенулся, едва речь зашла о посещении ритуальных мистерий в мемфисском храме. Увы, ветерана заинтересовали не Осирис и Сет, а некая Марь Иванна, которая, как уверял Бонья, служила ему классной руководительницей и совершенно неожиданно оказалась в Та-Кеме одновременно с ним.
– Маша! Амур! – Пьер закатил глаза. – Я будет лублу тебья.
Я попытался объяснить моему верному слуге, что, возможно, речь идет о двух разных персонах, ведь история Древнего Египта насчитывает не одну тысячу лет. Но тот упрямо стоял на своем, умоляя юношу передать классной руководительнице горячий привет.
(…) и показал своим новым друзьям иероглифы, обнаруженные в саркофаге классной руководительницы.
– Ага! – воскликнул юноша. – Таких картинок там навалом. И для чего они?
– Это древние письмена, – объяснил я. И упомянул о своих скромных заслугах в области иероглифики.
– Ну да? – казалось, Бонья не поверил мне. – Разве можно это прочитать?
Несколько уязвленный, я склонился над древней идеограммой.
– Иди, откуда пришел…
Пьер перевел это на русский для молодого человека.
– Ах! – воскликнула рыжеволосая красавица.
– Лелька, ты куда? – оторопел юноша, пытаясь удержать легкое облачко, тающее в воздухе. – Лелька!
И тут только я сообразил, что вслух прочел иероглифы, которые несколько дней назад мистическим образом повлияли на исчезновение Марь Иванны. Теперь же, вовсе не желая того, я разлучил два юных любящих сердца. Но раскаяние мое запоздало. Ничего нельзя было исправить!
Юноша был безутешен. Он едва не набросился на меня с кулаками. К счастью, Пьер вовремя остановил его и несколькими русскими выражениями вернул Бонья присутствие духа. Я принес несчастному влюбленному свои глубочайшие извинения.