Интересно, какие мысли приходили в голову Литвинову, когда Браун пытался заверить его, что АРА наполнит свои комитеты «нейтральными» людьми и будет питаться «беспартийно». Сдерживая свое раздражение, опытный дипломат терпеливо попытался объяснить своему серьезному собеседнику, что в предельно политизированном российском обществе не может быть такого понятия, как беспартийная продовольственная помощь.
Именно в этом контексте Литвинов, который, по словам одного из сотрудников АРА, свободно говорил по-английски с «семитским акцентом кокни», впервые произнес коронную фразу конференции, между неизбежными затяжками сигаретой, инструктируя своих американских коллег дидактическим тоном и отчетливо шепелявя: «Джентльмены, еда — это оружие». Или, как американцы передают это фонетически, «Еда — это виппон». Конечно, Литвинов, как большевик, исходил из многолетнего опыта своего правительства по использованию этого оружия среди собственного народа.
Из нескольких нерешенных вопросов на переговорах этот стал нерешенным: желание АРА создать независимые продовольственные комитеты, само существование которых советская сторона рассматривала как контрреволюционную угрозу. Литвинов возразил, что у советского правительства был свой собственный механизм распределения, который комитеты АРА просто дублировали, создавая тем самым «параллелизм» — богатый термин в советском контексте, двоюродный брат нацистской Gleichschaltung (синхронизации). Если бы такие комитеты должны были быть сформированы, добавил Литвинов, то его правительство потребовало бы контроля за отбором их участников. Браун в ответ привел доводы в пользу надежности АРА, как будто это был вопрос доверия.
Доверие к Брауну было подорвано, а советская паранойя усилена появлением серии статей в апрельском, майском и июньском номерах журнала The World's Work за 1921 год, опубликованных одним из лейтенантов АРА Гувера, Томом Грегори, под эпическим названием «Сдерживание волны большевизма». Капитан Грегори очень подробно рассказал о том, как он и Гувер использовали продовольственное оружие в Венгрии, чтобы вызвать падение советского режима Белы Куна летом 1919 года. На момент публикации эти статьи вызвали возмущение либералов и радикалов в Америке. С тех пор работа Грегори регулярно цитируется как неопровержимое доказательство того, что Гувер не был невинным гуманистом, за которого он всегда себя выдавал.
Среди своих коллег по оказанию помощи Грегори считался кем-то вроде ковбоя — в целом чертовски хороший сотрудник АРА, но по темпераменту далеко не идеальный кандидат для достоверного, не говоря уже об осмотрительности, отчета о достижениях Шефа, не говоря уже о его собственных, в Венгрии или где-либо еще. Итак, в штаб-квартире АРА в Нью-Йорке несанкционированное вторжение этого ковбоя в журналистику вызвало вздохи раздражения.
Гувер действительно повлиял на исход революционных событий в Венгрии, в основном путем прекращения поставок продовольствия в страну, пока Кун был у власти. Однако, как отмечает историк Бернер, его самым ярким вмешательством в Венгрию было практически единоличное свержение реакционного эрцгерцога Габсбургов Иосифа, который пришел к власти в результате государственного переворота после того, как Кун бежал в Москву. В критический момент и с разрешения «Большой четверки» Гувер телеграфировал в Будапешт сообщение, которое Грегори должен был передать эрцгерцогу, уведомив его, что союзники не признают его власть. Грегори выполнил инструкции, а затем проинформировал Гувера о результатах в зашифрованной телеграмме: «Арчи на ковре в 19:вечера, прошел через обруч в 19:05 вечера» Дома левые редакторы The Nation приветствовали: «Браво, мистер Гувер!» — это был один из немногих случаев, когда им пришлось аплодировать председателю АРА.
Какова бы ни была правда, стоящая за этим, версия событий Грегори укрепила решимость большевистских лидеров ограничить передвижения и деятельность потенциальных Грегори, собирающихся въехать в Советскую Россию. В то же время спор, который сейчас разгорается вокруг роли Гувера в венгерских событиях, укрепил переговорные позиции большевиков по отношению к АРА во время Рижских переговоров и значительно позже. Литвинову был предоставлен идеальный предлог для отклонения заявления Брауна — упоминания о предыдущих договоренностях АРА в Центральной Европе, когда он настаивал на ужесточении основных правил, регулирующих ее российскую миссию.