Формы, возможно, остались, но как насчет содержания? Ответ Дюранти заключался в том, что для таких крестьян и большинства других русских православная вера была всего лишь «суеверным ритуалом», «церемонией, которую они проходили в установленные сроки, не оказывая при этом существенного влияния на их жизнь». Но большевики становились все менее терпимыми к подобным привычкам, и даже после того, как в 1922 году кампания по экспроприации церковных ценностей завершилась, пропагандистская кампания против религии продолжалась. Наиболее интенсивная атака произошла на русское Рождество 7 января 1923 года, когда в крупных городах прошли массовые демонстрации, высмеивающие божества различных религий. Москва была местом самого масштабного мероприятия, которое корреспондент Маккензи назвал «карнавалом против религии». «Процессии формировались в разных районах в полдень и маршировали по улицам до наступления темноты, неся гротескные манекены священных персонажей». Среди них были Иисус, Будда, Конфуций, Мухаммед и Дева Мария. Селдес говорит, что «Еврейские пророки были карикатурами на мужчин с длинными бумажными носами, одетых в еврейские молитвенные одеяния и носящих филактерии между ног и на заднице».
Это было похоже на цирковой парад, который закончился на территории палаток, где все клоуны, акробаты, фокусники и шуты продолжали показывать свои номера тут и там перед восхищенными колоннами марширующих и небольшими группами аплодирующих людей. Только эти клоуны и шарлатаны подражали священникам и раввинам, подражая православным молитвам и песнопениям, пародируя религию и ритуал.
Маккензи узнал, что исполнителями были в основном студенты Коммунистического рабочего университета и Университета Дальнего Востока.
Парни и девушки маршировали, взявшись за руки, многие из них были пьяны от возбуждения или других стимуляторов, смеялись, шатались и фыркали. Впереди шли всадники с антирелигиозными знаменами. Грузовики перевозили группы мужчин в гротескных маскарадных костюмах, символизирующих Бога, Христа и божества других конфессий. Один из любимых рисунков, повторяемый различными процессиями, изображал Бога, держащего в руках обнаженную женскую фигуру. Там были манекены раввинов и священников, натянутые, как марионетки.
Также были пародии на песнопения и передача Молитвы Господней, адресованной «Лорду Капиталу». Маккензи, как и его коллеги-репортеры, отметил, что мероприятие собрало сравнительно мало зрителей, и он чувствовал, что главным результатом мероприятия была реклама того огромного влияния, которое религия по-прежнему оказывает на массы людей. Ему сказали, что в то Рождество московские церкви были переполнены больше, чем в царские времена, и он был удивлен количеством солдат Красной Армии, которые были замечены среди молящихся. «С наступлением темноты на открытом пространстве разжигали костры и бросали в них чучела, молодые люди брались за руки и танцевали вокруг пламени».
Голдер назвал это «сожжением богов». Он спрашивал россиян справа и слева, почему большевистское правительство сделало что-то настолько «глупое», и ему ответили, что для поддержания «коммунистического огня энтузиазма» «всегда необходимо придумывать какой-нибудь трюк». Голдер относился к православной церкви с большей симпатией, чем большинство мужчин из АРА, но, возможно, это было отражением его возраста — ему тогда было за сорок — и многолетнего изучения русской культуры. Более характерным для мышления людей АРА был хладнокровный пассаж из письма, которое Флеминг написал домой на Пасху 1923 года:
У меня есть одна общая черта с коммунистами — я не могу относиться к этой церкви серьезно. Служба очень впечатляющая, но это служба раба; глубокие своды церкви и трогательный звук отдаленного пения, беззвучные движения священника и великолепный бас служителя, который руководит пением — все молящиеся стоят и крестятся, — в целом производят очень глубокое впечатление; но я заметил, что за пределами церкви этот эффект очень слабый. В тот же вечер я посетил также зал Общества коммунистической молодежи, где толпа хулиганов распевала пародии на церковные церемонии и выходила, чтобы непочтительно войти в церкви, постоять несколько минут, понюхать и с топотом покинуть церкви. Между ними двумя трудно сделать выбор.
На самом деле Флеминг заходит слишком далеко, однако многие его коллеги разделяли его безразличие к православию, хотя и обсуждали судьбу духовенства с большим сочувствием. Барринджер, который был свидетелем репрессий против Церкви в Екатеринославе в 1922 году, описал кульминацию судебного процесса над архиепископом Екатеринославским за антисоветскую деятельность: