Понимая, что это не обеспечит ему достаточного прикрытия, он применил несколько едва завуалированных угроз. Он всегда был дружелюбен к советскому правительству, писал он, и, что касается АРА, он «всегда продвигал американскую пропаганду». Хотя он уже отправил домой статью в «Курьере», поскольку она в любом случае должна была просочиться, он мог вызвать гораздо больший взрыв, если не получит удовлетворения:
Я был здесь, в Советском Бюро, рассказал об инциденте и попросил, чтобы они связались с Москвой и гарантировали мою собственность, иначе мне придется проявить инициативу и запустить антибольшевистскую программу, которая накануне Генуэзской конференции будет крайне неприятной. Я был в России шесть месяцев и играл честно, но я все еще собрал много полезной информации об условиях. Я говорю откровенно, поскольку до сих пор придерживался нейтралитета.
Варджес добивался возвращения своего «бри-а-бри». К несчастью для него, в московской штаб-квартире уже было известно, что он осуществляет «значительную добычу», как выразился Хаскелл. Неделю спустя Советы извинились за обращение с Реншоу и Макэлроем, но они сорвали джекпот с Варджесом, который, по сообщениям, перевозил девятнадцать килограммов золота и платины и двадцать шесть каратов бриллиантов. Он потерял небольшое состояние, факт, который не имел бы абсолютно никакого отношения к большевистской дипломатии в Генуе.
Это было в феврале. Осенью на пограничных переходах начали накапливаться трудности. Одна из проблем для американцев заключалась в том, что советская организация помощи голодающим, Помгол, официальным главой которой был Каменев, была заменена в сентябре 1922 года комитетом по борьбе с «последствиями» голода, Последголом. Это означало, что документы, имевшиеся у членов АРА, сертификаты, выданные Помголом, стали «абсолютно бесполезными», по словам Леона Турроу, написавшего своим начальникам в Москву 2 ноября после своего прибытия в Варшаву. «Они не обращают ни малейшего внимания на наши удостоверения личности, подписанные Каменевым».
Хаскелл выразил свою озабоченность Ландеру 10 ноября, сославшись на поведение мелких чиновников, которым, похоже, нравилось дискриминировать мужчин АРА на границах. В Себеже они тщательно проверили весь личный багаж АРА, конфисковали американскую валюту и в последнее время особенно полюбили револьверы этих пассажиров. В Столпце, на границе с Польшей, официальные лица рассмеялись, когда американцы предъявили свои мандаты советского образца, а затем приступили к изъятию фотоаппаратов, очков и пишущих машинок, утверждая, что разрешения на вывоз этих предметов из России не было. Хаскелл назвал такое «невнимательное обращение» «очень серьезным заболеванием» и сказал Ландеру, что он может только заключить, что это «вопрос политики».
Неделю спустя Голдер и Куинн ехали в Россию из Риги. На границе таможенники вошли в купе и, осмотрев пространство над коридором, обнаружили сломанный винт, что вызвало у них подозрения, поэтому они начали «откручивать все, что попадалось на глаза», — написал Голдер в частном письме. Они наткнулись на какую-то контрабанду, что привело их к откручиванию панелей в других купе, из которых они в конечном итоге «вытащили много награбленного, по их оценкам, на сумму 300 000 000 000 рублей. Подсчитайте стоимость в долларах, если хотите, я слишком устал. Толпа таможенников станцевала обычный военный танец, потому что они получат хорошую долю товара».
В конце ноября Хаскелл уехал из России на длительный перерыв во время сезона отпусков. По прибытии в Лондон у него, должно быть, состоялся разговор с начальством о денежных вопросах, потому что он написал Куинну, что через курьерскую почту АРА персоналу в России было передано слишком много валюты. Хаскелл говорит, что он рекомендовал лондонскому офису вскрывать личную почту, если было очевидно, что внутри были деньги, и он приказал Куинну ввести «строгую цензуру» на всю почту, идущую из Москвы, хотя его беспокоило, по-видимому, то, что определенные американцы отправляли информацию в правительственные ведомства в Вашингтоне, возможно, в военную разведку. Неясно, каким образом должна была быть введена цензура в отношении исходящей американской почты, но Хаскелл подумал, что Куинн мог бы привести примеры двух или трех сотрудников АРА, чтобы донести суть. Как оказалось, было слишком поздно: пока письмо Хаскелла находилось на пути в Москву, Советы уже решили создать свои собственные примеры АРА.