Конечно, строгий марксистский анализ утверждал бы, что, поскольку Россия достигла лишь самых ранних стадий капитализма, ее успех в импорте методов эксплуатации развитого капитализма означал бы большой шаг вперед по пути развития в направлении социализма. Но, как правило, и это понятно, Ленин сформулировал вопрос в более приемлемых недетерминированных терминах: тейлоризм в руках капиталистов был силой зла, но диктатура пролетариата могла свести к минимуму его эксплуататорские черты и максимизировать выгоды, которые он приносил рабочим, такие, как сокращение рабочего дня.
Такая система была тем, в чем Россия особенно нуждалась, писал Ленин, потому что «русские — плохие работники по сравнению с работниками ведущих стран», особенно Германии и Америки. Это было неизбежным результатом омертвляющего воздействия царского правления и остатков крепостного права. Тейлоризм, казалось, предлагал способ преодолеть российскую отсталость, потому что для него не требовалась высококвалифицированная рабочая сила в общепринятом смысле. Это повысило эффективность за счет упрощения задач отдельного работника, устранения всех лишних движений и подчинения всего строгому учету и контролю. Превосходная организация рассматривалась как ответ на низкую квалификацию российского работника.
Интерес Ленина к тейлоризму стал наиболее известен благодаря его эссе «Текущие задачи советской власти», опубликованному в апреле 1918 года в Соединенных Штатах под названием «Советы за работой». Некоторым американским читателям это показалось на удивление здравым смыслом, одна газета прокомментировала: «Совет Ленина большевикам в брошюре «Советы за работой» может быть опубликован в любом из наших журналов об эффективности с некоторыми изменениями фразеологии, поскольку он посвящен призывам к увеличению производства, ускорению процессов, железной дисциплине на работе, тщательному учету, бизнес-механизмам, системе научного менеджмента Тейлора, и тому подобному».
Энтузиазм Ленина угас, поскольку его внимание было отвлечено началом Гражданской войны, когда передвижение армий занимало его больше, чем рабочие. Сопутствующий подъем военного коммунизма ввел его и его коллег в заблуждение, заставив поверить, что они могут построить коммунизм напрямую, минуя этапы экономического развития другими способами. Затем, когда война закончилась, в конце 1920 года Ленин был временно ослеплен утопическими возможностями электрификации, в которых, как ему снова показалось, он увидел схему преодоления российской отсталости.
Но возвращение к относительной трезвости при НЭПе снова выдвинуло тейлоризм на передний план — и это, казалось, имело вдвойне смысл, поскольку Ленин и компания теперь объясняли отступление просто возвращением к своей более умеренной политике зимой 1917-18 годов, до того, как гражданская война вынудила их принять радикальные меры. Как только иллюзии военных коммунистов о большом скачке вперед были развеяны и оставалось мало надежды на спасение революцией на Западе, пришло время снова заняться проблемой примитивности российского труда.
Первая конференция по советскому тейлоризму состоялась в 1921 году. Отчасти для того, чтобы сделать его более приемлемым для скептически настроенных большевиков внутри партии, движению было присвоено название Научная организация труда. Конференция привела к созданию сети институтов и школ, а также ряда журналов, занимающихся вопросами эффективности и продуктивности.
За то время, пока АРА находилась в России, советский интерес к тейлоризму вырос. Голдер писал в январе 1923 года: «Много говорят о системе Тейлора, и мне сказали, что она была введена в действие в определенных магазинах. Но маловероятно, что из этого что-то получится. Эффективность, необходимая здесь, — это свобода в выборе директоров, менеджеров и т.д. Начало есть и на этом пути».
Тейлоризм был лишь частью более крупного большевистского — отличного, хотя и не отличающегося от русского — увлечения Америкой. У большевиков была своя американская мечта. Их проект, как и более общий российский проект, представлял собой одновременную смесь притяжения и отталкивания: проще говоря, это было влечение к американским средствам и отталкивание от капиталистических целей.
Большевиков привлекали трудовая этика, эффективность и потрясающая энергия американцев, и они могли совершенно свободно выражать это в советской прессе, особенно с 1921 года. Эффективных русских называли «русскими американцами». И здесь, как и в случае с тейлоризмом, требовалось немного балансировать, поскольку советским чиновникам приходилось быть осторожными, чтобы не изображать саму капиталистическую Америку в качестве экономической модели. Восхваление американцев ограничивалось культурно-антропологической сферой. По политическим причинам публичная похвала АРА в этом контексте была приглушена.