слышала я ее вещий глас:
«Спи тут, ложе сына, когда-то снова
я позову тебя, будет час!
Из темного лона глубокого моря
поднимется новый мир молодой;
широкие липы отцова подворья
распустят душистый свой цвет золотой.
Грусть всю смоет поток весенний,
из ночи родится ясный день:
народ, что славен был когда-то,
новой славы узнает ступень.
Тут на свет Божий из пропасти водной
наверх золотая кроватка всплывет,
и, повинуясь судьбе предреченной,
народ, как младенец, на ней отдохнет».
«Я тебя видела, ложе святое…»
Я тебя видела, ложе святое,
знаю, звезда путевая моя!
Жду, как настанет время иное,
время снова увидеть тебя.
Лето за летом без устали мчится,
зима за зимой неуклонно бежит,
незыблема вера в душе хранится,
надежда растет, что на сердце лежит.
Ежели летом вглубь под скалою
кто-то нырнул и уже не всплывет,
если с веселой дружиной зимою
проломится вдруг под санями лед,
вздыхаю: к полкам Либуши, ликуя,
прибыло много новых борцов!
Будет ли время, когда отдохну я?
Ах, нет еще, этот час не готов!
Так в книгах судьбы написано было,
слышьте и знайте весть мою:
«Придет рассвет, в то благое утро,
мертвые встанут в родном краю.
Тогда Либуша с полком великим
войско свое поднимет из вод,
и руку подняв материнскую, кликом
к славе направит чешский народ!»
«Видела храм я над Орлицей речкой…»
Видела храм я над Орлицей речкой
слышала я золотой его звон,
когда еще честь страны нашей чешской
не разорвал лютой страсти гон.
Когда в Чехии к Богу почтенье забылось:
вера, любовь и надежда остыли,
храм глубоко под землею сокрылся,
воды то место залили.
Но не останется вечно в могиле,
воды отхлынут – время придет,
встанет тот храм в былой своей силе,
колокол к храму народ позовет.
Слышьте и знайте, писано это
в книге судеб как закон:
«Увидите солнце златое рассвета,
услышав сначала тот звон.
С другой стороны Орлицы дунет
ветер и новый засеет лес,
поднимутся всходы, время наступит,
сосны поднимутся до небес.
Когда с краю леса сосна вековая
сама собой свой век доживет,
засохнет и в Орлицу рухнет сухая,
а корень ее в земле догниет.
Придут туда кабаны лесные,
чтобы сожрать остатки корней,
и тут сквозь корни блеснет гнилые
колокол чудный, что спал в глубине.
Такое было судьбы назначенье:
чтобы в подземный отправился путь,
и своего чтоб дождался мгновенья,
чтоб в душу народа силу вдохнуть». —
Знайте, у края зеленого бора
ствол, что назначен, вот-вот доживет,
сильный, высокий, почти без убора,
только верхушка свежа и цветет.
Может, и колокол в путь уж пустился?
К цели придет в нужный час?
Чей вещий голос до нас доносился,
все укрепляя надежду в нас?
Видела пахаря я за плугом,
рядом текла речка Быстрица,
песня его разносилась над лугом:
«О Боже, святая Троица!»
Дивным препятствием плуг остановлен,
из борозды вдруг послышался гул:
«Дьявол из ада тут похоронен?
К черту в могилу я плуг свой воткнул!»
Так проклял пахарь, и стоном глубинным
отозвался проникающий глас —
златого колокола плач голубиный:
«Ах, не пришел, не пришел мой час!»
Ах, не пришло, не пришло еще время!
Все ж приложите ухо к земле
звон донесут до вас сосен коренья,
дивные звуки надежды во мгле.
«Не сокрушайтесь о собственном роке…»
Не сокрушайтесь о собственном роке,
что к вам бывал беспощадно жесток,
но сожалейте, что горя уроки
не укрепили ваш дух в нужный срок.
Вижу вершину я над вершиной —
гора та прекрасно знакома вам —
буйно цветут сады по долинам,
а на верхушке ее Божий храм.
Тремя воротами в храм тот входят,
тремя вратами выходят опять,
слышьте и знайте, то в Книге находят,
в сердце слова эти должно держать.
«Тщетны надежда в душе и забота!
Не избежите бед и невзгод,
пока не пойдет чрез одни ворота
уверенно сильный чешский народ!»
Имеющий уши, чтоб ими слышать,
зачем же их пальцами затыкать?
И разум, который подарен свыше, —
зачем ногами его топтать?
Тысячу лет ушло, как сынов милых,
единству учил Святоплук,
но не проник к нам на времени крыльях
мудрого слова золотой звук!
«Вы, кто отцов своих славных деянья…»