Мама. Да, да, да, вот я и говорю… А когда он был маленьким, он был маленьким – вот таким… он тогда отправился гулять, он открыл сам дверь, вышел на улицу, он прошел тогда весь город, наискосок весь город, и остановился в скверике; как сейчас помню, была суббота, играл оркестр и под оркестр плясали взрослые. Ему понравилось! Он стал вместе со всеми плясать, его и нашли в таком виде – руки в боки и пляшет!
Фатьма Ханум. Очень веселый ребенок!
Мама. Горе мне с ним.
Фатьма Ханум. У меня четыре.
Мама. Я и забыла!
Они смеются. Но я не смеюсь. Ничего нет смешного.
Тетя Фатьма говорит мне:
– А ну расскажи, как ты там танцевал?
– Я маленький был, – говорю, – и не помню.
– Очень быстро растешь, – говорит она.
– Сыграй-ка Клементи, – просит мама.
Но я не хочу играть Клементи.
– Твой папа учился, – говорит мама. – Сразу после Гражданской войны… Он играл по семь-восемь часов…
– Это я знаю, – говорю я.
– Ну хорошо, – говорит мама, – ну хорошо, тогда спой Фатьме песню.
Мама играет, а я пою:
Я пою с удовольствием. Я ору.
– Подожди, подожди! – кричит мама. – Сначала начнем, три… четыре!
Я пою во все горло.
– Нельзя ли потише? – просит мама. – Я не слышу рояля.
– Конечно можно, – говорю я, – но тогда какой смысл?
– Сначала, сначала! – кричит мама. – Нас ждет Фатьма!
Хорошо, в дверь постучали. Это старик Ливерпуль. Я сразу узнал. Только он так стучится. Он, когда пьяный, стучит тихо-тихо. Почти неслышно.
Он крутит перед лицом руками. Как будто делает мельницу.
– А где Володя? – говорит он.
– Он не пришел еще, – говорит мама.
– Он мне страшно нужен…
– Но его нет.
– Я хотел угостить его…
– Вы же знаете: он не пьет.
– Я знаю, но вдруг… он ведь мой сосед… он мне страшно нужен…
– Ливерпуль, Ливерпуль, – вздыхает мама.
– Здрасте! – говорит он Фатьме Ханум.
– Здравствуйте, – говорю я.
– Здравствуй, старик, – говорит он мне.
– Я не старик, – обижаюсь я.
– Это неважно, – говорит он.
– Как же неважно? – говорю я.
– Извините, – говорит он.
– Пожалуйста, – говорит мама.
– Я должен вам денег, – говорит он, – не могли бы вы мне одолжить еще?
Мама ему дает бумажку.
– Я вам верну, – говорит Ливерпуль.
– Конечно, конечно, – говорит мама.
И старик Ливерпуль уходит.
У Ливерпуля тонюсенький детский голос, бородка крючком и лысая голова. Мама прозвала его Ливерпулем, хотя он имел другое имя. Он, кажется, был из Перу, каким-то случаем попал в Россию и навсегда остался здесь жить.
Не люблю я, когда он пьяный. Он машет руками, качается. Словно вот-вот упадет. Стариком вдруг назвал меня. Вот новость!
Мама беседует с Фатьмой Ханум. Я смотрю в окно. Вижу брата. Он строит дом из песка.
– Что ты торчишь тут? – говорит мама.
– Так, ничего, – отвечаю я.
Я жду папу. Сейчас выйдет он из-за угла. У него полны руки гостинцев. Чего только нет там! И мандарины, большие оранжевые мандарины!
А папы все нету. Всегда так. Всегда его нету, когда я его жду. Но стоит мне отойти от окна – он появится.
3. На балконе
Я иду на балкон. Вижу девочку с бантом. Она живет вон в том парадном. Ей можно свистнуть. Она глянет вверх. И увидит меня. Это мне и нужно. «Привет, – скажу я, – тра-ля-ля-ля, три-ли-ли!» Она скажет: «Дурак!» – или что-то другое. И дальше пойдет. Как ни в чем не бывало. Как будто бы я не дразнил ее. Тоже мне! Что мне бант! Будто я ее жду! Я жду папу. Он мне принесет гостинцев. Он будет рассказывать мне про войну. И про разное старое время. Папа знает столько историй! Никто лучше не может рассказывать. Я слушал и слушал бы!
Папа знает про все на свете. Но иногда он не хочет рассказывать. Он тогда грустный и говорит: «Нет, не то написал я, не то, не ту музыку… Но ты-то! – он мне говорит. – Ты-то уж не подведешь, я надеюсь?» Мне не хочется папу обидеть. Он мечтает, чтоб я композитором стал. Я молчу. Что мне музыка? Он понимает. «Печально, – говорит он. – Ты представить себе не можешь, как это печально!» Почему печально, когда мне совсем не печально? Ведь папа мне не желает плохого. Тогда почему так? «Кем ты будешь?» – говорит он. «Полководцем», – говорю я. «Опять война?» – Папа мой недоволен. А сам воевал.