– Господа, мы должны интровертироваться, – он крутанулся на своем сиденье у рояля и придвинулся к контрольному дивану. Эрих, с побелевшим лицом, эхом вторил ему:
– Gott in Himmel, ja! – не обращая внимания на унылую, забытую графиню, которая все еще держала пустой винный бокал с гравированной на нем розой.
Мне стало не по себе, потому что интровертироваться – это много хуже, чем попасть в волчий капкан. Считается, что интроверсия настолько крепко запирает Дверь, что даже Ветры Перемен не могут проникнуть сквозь нее – но при этом вы становитесь полностью отрезанными от космоса.
Мне никогда не приходилось разговаривать с кем-нибудь, чья Станция была интровертирована.
Марк спихнул Фрину с колен и рванулся вслед за Мод. Призрачная гречанка, теперь уже вполне материализовавшаяся, оглянулась вокруг в сонном ужасе, судорожно схватившись за застежку хитона. Ненадолго я отвлеклась от происходящего вокруг, глядя на нее; мне никак было не отогнать от себя мысль, испытывает ли там, на Земле, тот человек или зомби, от чьей жизненной линии отпочковался Призрак, хоть какие-нибудь смутные ощущения, когда происходит что-либо подобное сегодняшнему.
Сид остановил Бура, чуть не свалив его при этом с ног, и не позволил нашему игроку приблизиться к Хранителю. Сдавив его в своих медвежьих объятиях, он заревел Буру прямо в ухо:
– Судари, что с вами? Не лишились ли вы разума? Мод! Марк! Маркус!
Магдалена! Ради вас самих, руки прочь от этого гроба!
Мод смахнула с сундука одежду, и луки, и колчаны, и потащила его от бара, где он стоял, по направлению к Дверному сектору. Похоже было, что она собирается выкинуть его поскорее наружу, как только представится такая возможность. Марк тем временем суетился вокруг, то ли помогая ей, то ли пытаясь отобрать у нее сундук.
Они вели себя так, будто ни слова не слышали из сказанного Сидом, а Марк вопил:
– Отпусти, meretrix! Это будет ответ Рима парфянам на Ниле!
Каби глядела на них, вроде бы собираясь помочь Марку, но брезгуя ввязываться в драку с мере… ну, как это там у Марка по латыни – в общем, с потаскухой.
И тут наверху бронзового сундука я увидела эти семь поганых черепов, располагавшихся вокруг замка. Они были видны так четко, как будто под увеличительным стеклом, хотя обычно для моих глаз на таком расстоянии они представлялись чем-то вроде мутного кружка. Я совсем потеряла голову и рванулась в противоположную сторону, но Илли бережно схватил меня тремя щупальцами, и проскрипел:
– Успокойся, Греточка, не поддавайся панике. Стой спокойно, а то папочка тебя отшлепает. Ой, ой, вы, двуногие, совсем теряете голову, когда надо действовать.
В панике я протащила его невесомое тело несколько ярдов, но наконец немного пришла в себя и остановилась.
– Руки прочь, кому я сказал! – повторил Сид, по-прежнему ничего не предпринимая, и отпустил Бура, хотя и держал руку по-прежнему у плеча картежника.
Затем мой толстый приятель из Линн Регис уставился безумным взором в пустоту и неистово взревел, ни к кому не обращаясь:
– Проклятье, ужели вы полагаете, что я подниму мятеж против своих господ, дезертирую от Пауков, спрячусь в нору, подобно загнанной лисице и засыплю за собой ход? Чума на голову труса! Кто это предлагает?
Интроверсия – это лишь последнее прибежище. Если нет приказа, надзора и санкции, то это будет означать наш конец. Что если бы я интровертировал Станцию, когда раздался зов о помощи от Каби, а?
Воинственная дева хмуро кивнула, подтверждая правоту его слов; он заметил этот кивок, взмахнул свободной рукой в ее сторону и заорал, уже обращаясь к Каби:
– Но я не говорю «да» твоему сумасшедшему плану с этим дьявольским гробом, ты, полуголая полоумная! Ну а насчет выбросить… О боги, боги… – он вытер рукой взмокшее лицо. – Дайте же мне минуту подумать!
Время на раздумья не входило пока у нас в список строго лимитируемых ценностей. Севенси, сидевший на корточках в той же позе, в какой его покинула Мод, невозмутимо бросил Сиду:
– Во-во, выдай им, шеф.
Тут Док, сидевший у бара, воздвигся, похожий на Эйба Линкольна в своем цилиндре и шали и прочей рванине из XIX века и поднял руку, призывая к тишине. Затем он сказал что-то вроде:
– Интраверш… инверш… перчш… – и вдруг его дикция стала просто превосходной:
– Я абсолютно точно знаю, что нам следует делать.
И тут любой желающий мог бы убедиться, какие же мы все простофили, потому что на Станции мгновенно стало тихо, как в церкви, а все застыли там, где стояли, и ждали, затаив дыхание, пока бедный пьянчужка не укажет нам путь к спасению.