Страшная эпидемия неизвестной болезни унесла почти всех членов его семьи. Бали растерялся, не знал, что ему делать от горя. Жива только одна внучка Пэтэма, и ради нее он предпринимает длительное и опасное путешествие. Ее надо спасти — вот его главный стимул к действию. Слепой, он объясняет ей, в каком направлении надо идти, он не дает ей упасть духом, подбадривает, шутит, для нее сохраняет в пути остатки скудной пищи, сам питается лишь снегом; долго скрывает от нее пустую сумку и, уже замерзая, он телом своим прикрывает Пэтэму от холода, в таком положении и нашел их Рауль. За жизнь внучки он боролся до последнего момента. Конечно, здесь не последнее значение имеет чувство родственности. Однако точно так же он поступает тогда, когда видит и чужого человека в беде. — Старый Баяты с сыном неудачно охотился, замаял своих и без того слабых оленей; а чтобы попасть на богатые зверем места, необходимы сильные свежие олени. Бали выслушал его горести и сказал: «Сходите с Орбочей в лес, найдите моих оленей, поймайте себе двух быков… а на приплод одну постарше важенку!».
О нем по тайге ходит слава как о человеке, готовом всегда прийти на помощь нуждающемуся. «Если знаешь, где кочует Богыдя, иди к нему. Этот даст даром», — говорит о старике пастух богатого Гольтоуля.
Рауль — сильный сметливый мужчина, Сауд — отличный охотник, Топко — добродушный увалень, замечательный певец, Дулькумо и Этэя — хорошие хозяйки своих чумов. Бали слеп и беспомощен, но самочувствие всего стойбища, тонус бодрой и деятельной жизни определял он. Бали не даст печали угнездиться, всегда найдет добрую шутку, посоветует, как поступить, научит, что сделать в трудную минуту. У него находятся ласковые и добрые слова для всех, кто пожелает его слушать. И почти у каждого при этом на душе становится светлее.
Образ Бали потому так убедителен и ярок, что автор нашел для него на редкость весомые слова, а речь его сделал живой и горячей, полной метких наблюдений, сочных образов, точных и широких обобщений. Она вся у него вытекает из народной поэзии, и потому всегда оригинальна и по-своему неповторима. «Мать родит голову, время — ум, а ум — все», «Не будем на свежей гари искать старых гнезд», «Меньше слов — дольше их не забудешь», «Усталому сои слаще Теплого жира», «Что скажет утро, вечер Никогда не знает», — в этом Бали неистощим. Речь его всегда содержательна, афористична.
В то же время Бали изображен сыном своего времени, своей среды. Он лучше других понимает, что купцы-покрутчики обманывают эвенков. И тем не менее, как все, позволяет споить себя и ограбить. Он слепо верит в своих богов, утешает людей и в столкновении с купцами не видит иного выхода, кроме покорности. Бессилие умного старого Бали перед купцами первым заметил Сауд. Юноша понял, что на его недоуменные вопросы ответа от Бали не получит. Именно Сауду предстоит сделать первый, хотя и незначительный шаг, в этом направлении. Его образ тоже одно из достижений М. Ошарова.
В раскрытии идейного содержания романа образ Сауда занимает первостепенное место. В самом начале романа Сауд появляется шустрым мальчиком, в конце — хотя времени прошло и немного — он самостоятельный мужчина, принимающий и осуществляющий смелые и зрелые решения.
Внимательнее всех относится Сауд к советам Бали. Оказывается, приметы старика часто верны, сказки интересны и поучительны, наставления практически полезны. Их дружба началась с первого дня встречи и окрепла после трагической гибели Пэтэмы.
Сложный и стремительный рост сознания Сауда, развитие его характера показаны писателем с замечательной последовательностью и рельефностью. И не одно простое повзросление героя имело здесь значение. Взрослым по сознанию и поступкам делали его обстоятельства, то счастливые, то трагические. Отцу Сауда Топко не всегда на охоте сопутствовала удача, не умел, да и не хотел он ею заниматься. Не очень хорошо для семьи пользоваться трудом других, хотя неписаный закон тайги требует поровну делить добычу при совместном аргише. К тому же, кроме удовлетворения голода, есть и другие потребности — их удовлетворишь только хорошей охотой на пушного зверя. Сауд не осуждал отца, это было не в обычаях северян, но понял: надо трудиться, надо от игры переходить к делу. Трудолюбие, вообще свойственное этому народу, Проявилось в Сауде рано.
Могучим стимулом роста сознания и развития характера оказалась проснувшаяся любовь к Пэтэме. История этой любви — лучшие страницы романа. Все обаяние Пэтэмы раскрылось, кстати, через любовь ее к Сауду, которую она долго просто не смела заметить, а заметив, смутилась, затем ощутила огромное ни с чем не сравнимое человеческое счастье: Сауд тоже любил ее.
Не будь в произведении поэтического рассказа о возникновении любви Сауда и Пэтэмы, оно имело бы другую, более мрачную тональность. Их молодое чувство вырастало медленно, исподволь, зато вместе с ним быстро взрослели они сами. Пэтэма училась быть хозяйкой, удачливым охотником, Сауд — настойчивости, выносливости, терпению. Он мог без устали следить зверя, лишь бы потом, придя в чум с добычей, увидеть в глазах Пэтэмы одобрение, радость, восхищение. Он мог часами слушать дедушку Бали и все-гаки, если из чума уходила Пэтэма, он становился рассеянным, невнимательным. Дни совместной охоты были для них праздником.
Огромное влияние на формирование характера Сауда оказывали бесчисленные рассказы Бали. Они для него были своеобразной лесной школой. Характерно, что к концу романа и Сауд, следуя за учителем, стал говорить афористично, широко пользуясь дедушкиными пословицами и поговорками. О воздействии Бали на юношу рассказано в романе тонко и убедительно, с той естественностью, которую можно найти и заметить лишь в жизни.
Наконец, непрерывно обогащала Сауда сама практика жизни. Он не хотел охотиться, рыбачить, ходить по тайге просто так, бездумно. Наблюдать — стало его потребностью, второй натурой. Из опыта, из удач и неудач своих он делал выводы и обобщения, пусть не всегда бог весть какие, но каждый раз все более и более верные.
И вот Сауд впервые встретился с купцами-покрутчиками. До сих пор он знал о них только из рассказов старших, часто не подозревавших, что их обманывали, обсчитывали, спаивали. Первое же соприкосновение с купцами потрясает Сауда. Картины разнузданного грабежа, насилия над охотниками-эвенками производят в романе действительно сильное впечатление.
Сначала мы встречаемся с мелким торговцем, неким Степкой Дэколоком. Эвенки доверчивы и простодушны. Они в самом деле полагают, что Дэкэлок — их друг. Купчишка всегда ласково встречает их, усердно угощает, верит им в долг. Дулькумо привезла ему сорок пять десятков белок. Дэколок насчитал только тридцать семь. «Неужели счет русских другой», — огорченно думает Дулькумо. А пересчитать нельзя: вся пушнина в куче… Рауль у него беспрерывно должник, сколько бы пушнины он ни привозил, Дэколок говорил Раулю про «писку», где записан его долг, а что там записано, тот не знает: «Зачем ему помнить, когда о нем не забудет русский!»
М. Ошаров рисует, как проходит эта возмутительная «веселая торговля». «Дэколок продавал: табак, крестики, гайтаны, пояски для кос, сережки… Свой товар расценивал наобум — все дороже и дороже. Непогашенной белки на счетах осталось мало. Дэколок перестал считать.
— Теперь какую покруту надо?
— Бисер, — вытянулась через прилавок Дулькумо.
— Ох, бисер-то я и забыл! — спохватился Дэколок. — Бисеру нет, как жить? Эта мера — хватит, — взял он из чашки щепотку.
— Какой, друг, экой? Смеял, да только.
— Больше надо? Жалко, да… Э, черт ее бей! Другу дам, — и Дэколок отчерпал радужной пыли пять деревянных ложек. Сбросил со счетов остаток в тридцать костей, поугрюмел:
— Но друг, покруту кончили. Белка-то ушла вся. Мудреная она. Теперь как?
Рауль поговорил с Дулькумо, и оба повесили голова. Ведь им нужна мука, порох, свинец…»
Дэколок, в конце концов, дал им многое из того, что они хотели, но в долг. Бессовестный побор будет продолжаться.
Однако этот мелкий купчишка ничто по сравнению с крупным предпринимателем. Осипом Калмаковым, истинным проводником царской колониальной политики. Отличие Калмакова от дэколоков в том, что «дело» он ставит шире. Он не хочет ждать, когда эвенк (в те времена их звали тунгусами) придет к нему в деревню за покрутой. Он сам отправился к нему в тайгу, чтобы грабить начисто, никому и ничего не оставляя. «Калмакову хотелось захватить тайгу, — пишет о нем М. Ошаров, — и брать пушную дань от «кочевой твари» там, в глубине кочевий, вне всякого надзора, каким все же являлась «покрута» в деревне. Ему надо было захватить раньше всех пушные богатства, выстроить сеть торговых факторий на Катанге и заставить эвенков, минуя ангарские деревни, отовсюду идти в его фактории за покрутой». Когда же его мечта оказалась близкой к осуществлению — использованы были и подкуп, и обман, и маска культуртрегера, он захлебывался от восторга и одновременно от негодования против торговой мелкоты: