— Это на обед?
Айни чистила дикие артишоки, маленькие и колючие.
— Да, на обед.
— В котором часу мы будем есть? Уже половина двенадцатого.
— Когда сварится, тогда и будем есть.
— Будь они прокляты, эти артишоки, вместе со всеми их предками.
Омар повернулся, чтобы снова убежать.
— Иди. Мужчинам нечего делать дома.
Мать подумала о Си Салахе, домовладельце, который терпеть не мог детей своих жильцов. Он запрещал ребятам играть во дворе, а если заставал их там, давал тумака и набрасывался с руганью на родителей. А те не смели слова вымолвить в ответ. Завидя хозяина, они застывали в униженной позе или спешили убраться восвояси. У них все нутро переворачивалось от чувства почтения и безмерного страха. Когда Си Салаха не было дома, на них с пронзительным криком налетала его жена, невзрачная и хитрая старушонка.
Если Омар в это время дня останется дома, добра не жди.
Он все же остался.
— Стыда у тебя нет!
Мать попыталась схватить его за руку — напрасный труд: он увернулся. Она бросила ему вдогонку кухонный нож, которым обрезала артишоки. Мальчуган с ревом вытащил его из ноги и под град проклятий, которыми осыпала его Айни, выбежал из дому с ножом в руке.
Огромные глаза Зеленой куртки смотрели жадным вопрошающим взглядом боязливого зверька. Омар читал в них ожидание, трепетную надежду, беспокойство. Но вдруг они засветились улыбкой. В уголках рта появились две жесткие морщинки, от которых лицо ребенка осунулось.
Омар подошел прямо к нему и что-то положил на его крохотную ладонь. Малыш, не говоря ни слова, впился в него взглядом.
— Закрой глаза и открой рот! — приказал Омар.
Малыш доверчиво закрыл глаза и открыл рот. Омар, проворно вынув руку из кармана, положил ему на язык конфетку. И исчез.
Ни Омар и никто другой не смел тронуть, под страхом сурового наказания, тех немногих сыновей торговцев, помещиков, чиновников, которые учились в школе. Напасть на них было весьма рискованно — и ученики, и учителя лебезили перед ними.
Один из них, Дрис бу-ль-Ходжа, глупый и спесивый мальчик, на каждой перемене уписывал не только хлеб — что само по себе было целым богатством, — но и пирожки, и сласти. Прислонившись к стене, окруженный своими телохранителями, он деловито уплетал принесенную снедь. Время от времени кто-нибудь нагибался подобрать упавшие крошки.
Никому не случалось видеть, чтобы Дрис угостил кого-нибудь из товарищей. Омар не понимал, почему к нему так льнут. Может быть, из смутного почтения к существу, которое ежедневно ест досыта? Или дети были зачарованы таинственным могуществом денег, воплощенном в этом глупом и вялом ребенке?
По окончании занятий, в четыре часа, один из приятелей Дриса брался нести его кожаную сумку, расшитую золотом и серебром. Другие заходили за ним перед началом уроков и развлекали его по дороге в школу. Они расставались с ним лишь после звонка. Каждый старался держаться поближе к Дрису, положить руку ему на плечо.
У него даже водились деньги, и он имел обыкновение покупать массу лакомств: жареный горох, пирожное из бобовой муки, леденцы. Он брал пять-шесть кульков с горохом у торговцев сластями, которые около часу дня выстраивались со своими лотками возле школы, и давал своим провожатым по одной горошине. Если те выражали недовольство или насмехались над ним, он принимался скулить:
— Вам все отдай, а мне что останется?
Каждое утро, наевшись до отвала, он неизменно начинал перечислять все блюда, которые ел накануне. А на большой перемене — все, что он съел и съест сегодня. Только и было разговору, что про жареный бараний бок, про цыплят, кус-кус[1] на сливочном масле и сахаре, миндальные пирожки на меду с каким-то неслыханным названием. Неужели это все взаправду? Может быть, он и не врет, этот дурак?.. Дети стояли ошеломленные, растерянные и слушали, не сводя с него глаз, названия всевозможных яств, которыми он уснащал свою речь. А он без конца перечислял новые и новые неправдоподобные блюда.
Устремленные на Дриса глаза сверлили его странным, испытующим взглядом. Кто-нибудь спрашивал наконец прерывающимся голосом:
— Ты один съел вот такой кусок мяса?
— Да, съел.
— И чернослив?
— И чернослив.
— И яичницу с картофелем?
— И яичницу с картофелем.