— Нельзя больше так жить, — продолжала она. — Ауиша, ты присмотришь за детьми, если я отлучусь. Я решила ехать в Уджду, опять привезу отрезы шелка. Некоторые женщины постоянно этим занимаются. Почему бы и мне не делать того же? Моя старшая сестра ведь не зря разъезжает. Не проходит недели, чтобы она хоть раз не поехала туда. Ты думаешь, она ничего на этом не зарабатывает? Почему же тогда она так часто оставляет своего старика с детьми и отправляется в Уджду? Она наживается на этом, уверена. Я тоже поеду. Ты останешься с детьми, пока меня не будет.
— Да, мама, — робко ответила Ауиша.
Город Уджда лежит на расстоянии девяноста километров от Тлемсена, по ту сторону границы. Те, кому удавалось провезти контрабандой ткани, продавали их в Алжире по выгодной цене. Они получали завидную прибыль — до тех пор, пока не попадались. Тогда они жестоко расплачивались, но не излечивались от своей страсти. А контрабанда — настоящая страсть и вместе с тем опасный, но необходимый приработок для жителей пограничных районов. Это подчас трагичная игра в кошки-мышки с таможенными досмотрщиками. Много мужчин и женщин занимались контрабандой. У женщин было больше шансов пронести незаметно товар под своими покрывалами. Пограничная полиция к тому же не требовала у них документов. (Где это видано, чтобы мавританки соблюдали формальности?) Но сумеет ли его мать обмануть бдительность таможенников? Она благополучно проехала в первый раз, но теперь? Посадят в тюрьму… Ее? Все существо Омара возмущалось, восставало против этого. Нет, это немыслимо. Можно красть — он знал, что все вокруг воруют, и не видел ничего предосудительного в нарушении закона. Но при мысли о наказании его охватывал животный страх. Его тело содрогалось даже при виде чужого страдания, которое как-то инстинктивно передавалось ему. Нет, мать не поедет в Уджду, он не допустит этого.
Не сказать ли ей о своих опасениях? Не попытаться ли отговорить ее? Увы, он знал заранее, что промолчит и скроет свое беспокойство. К тому же мать, без сомнения, лишь посмеялась бы над ним. А попытайся он настаивать, она ответила бы окриком. Мальчишка! Зачем он вмешивается не в свои дела? Ведь жизнь — это не шутка! Между ним и матерью существовали и другие преграды.
Всю ночь Айни строила планы. Она займется контрабандой. Омар уже слышал, как она говорила об этом с теткой. На этот раз она поедет для Лаллы.
Айни пыталась бороться. Она все время ломала себе голову над тем, как заработать еще немного денег. Омару не верилось, что ради увеличения доходов семьи мать необдуманно пойдет на риск — ведь ей грозит тюрьма!
Правда, за работу она получала гроши — как тут не прийти в отчаяние. В их положении не было выхода. За те несколько месяцев, что Айни тачала заготовки, они ни разу не ели досыта. Омар помогал ей, но этого было недостаточно. Одно время Айни думала даже продать швейную машину, но отказалась от этой мысли. Ведь машина была ее последней надеждой: без нее наступит полнейшая нищета. Сколько времени можно будет прокормить пять ртов на вырученные от продажи деньги? Недолго, конечно. А чем они станут жить, когда проедят все до последнего гроша? И Айни заботливо берегла швейную машину, приобретенную сейчас же после замужества, в «медовый месяц».
Эта машина напоминала Айни о нескольких счастливых днях в ее супружеской жизни. Еще пятнадцать лет назад, то есть задолго до смерти мужа, Айни стала работать на ней, чтобы прокормить семью. Сперва она тачала заготовки для сапожников, и это продолжалось довольно долго. Затем получила работу у испанца Гонсалеса — владельца фабрики парусиновой обуви. Пришлось согласиться на предложенную ей нищенскую плату да еще благодарить за это! Иначе работа уплыла бы у нее из-под носа. Каждому хотелось при распределении получить побольше. Так она принялась без устали тачать заготовки из жесткой белой парусины.
Айни не раз меняла работу.
Она чесала и пряла шерсть. Затем стала делать маленькие шапочки из сурового полотна, а после этого — шляпы из валяной шерсти. Теперь она шила на машине. Спору нет, она перепробовала много ремесел. Однако ни разу не могла заработать столько, чтобы не голодать. А ведь вся семья, отныне и бабушка, зависели от тех грошей, которые она получала.
Айни стала угловатой; казалось, тело ее состоит из одних костей. Уже давно она утратила всякую женственность. Она была худа, голос огрубел, взгляд стал суровым.
По субботам, после обеда, Омар отправлялся вместе с ней к испанцу Гонсалесу. Он весь был налит жиром, этот Гонсалес! От щек, толстых, как ляжки, лицо его казалось опухшим.