Ученики говорили: кто побольше нагородит вранья да получше это вранье разукрасит, тот и будет первый в классе.
Омар смаковал хлеб; учитель рядом с ним восстанавливал порядок. Между живой динамичной силой детства и неподвижной прямолинейной силой дисциплины шла извечная борьба. Господин Хасан приступил к уроку.
— Родина — это земля отцов. Страна, где жили поколения наших предков.
Он стал объяснять, развивать эту мысль. Дети, как бы сдерживаемые крепкой уздой, не смея дать волю своим порывам, слушали и запоминали.
— Родина — это не только земля, на которой живешь, но и все, кто живет на этой земле, и всё, что на ней находится.
Нельзя думать все время о хлебе. Омар оставит Зеленой куртке свою завтрашнюю порцию. Зеленая куртка — это тоже Родина? Ведь учитель так сказал… Все же смешно, что Зеленая куртка… И мать Омара, и Ауиша, и Марьям, и все жильцы Большого дома. Все они тоже — Родина? И Хамид Сарадж тоже?
— Если в пределы Родины вторгаются чужеземцы и объявляют себя хозяевами, — Родина в опасности. Эти чужеземцы — враги, от них все население должно защищать Родину, и тогда может начаться война. Жители страны обязаны защищать Родину даже ценою жизни.
Какая же страна — его Родина? Омару хотелось, чтобы учитель сказал об этом. Чтобы знать, где эти злые люди, которые объявляют себя хозяевами? Кто враг его страны, его Родины? Омар боялся открыть рот и задать эти вопросы учителю, — он хотел подольше наслаждаться вкусом хлеба.
— Кто горячо любит свою Родину и действует на благо ей, в ее интересах, называется патриотом.
В голосе учителя послышались торжественные ноты, он как-то особенно зазвенел, наполняя весь класс.
Учитель ходил взад и вперед между партами.
А господин Хасан — патриот? И Хамид Сарадж тоже? Как же это возможно, чтобы они оба были патриотами? Учитель был, так сказать, знатным человеком. А Хамида Сараджа часто разыскивает полиция. Кто же из двоих патриот? Вопрос остался нерешенным.
Вдруг удивленный Омар услышал, что учитель говорит по-арабски. Он-то, который всегда запрещал им говорить на родном языке! Вот так так! Это же в первый раз! Омар не мог прийти в себя от изумления, хотя ему было известно, что учитель — мусульманин (его звали господин Хасан). Он даже не думал, что такая вещь возможна: чтобы учитель заговорил по-арабски!
А учитель произнес тихим голосом, но с силой, заставившей насторожиться весь класс:
— Если вам скажут, что Родина ваша — Франция, не верьте! Это неправда!
Черт возьми! Омар и сам хорошо знал, что это враки.
Господин Хасан опомнился и взял себя в руки. Но несколько минут не мог говорить от волнения. Казалось, он вот-вот скажет еще что-то. Но что? Может быть, ему мешает говорить какая-то сила, более могущественная, чем он сам?
Так учитель и не сказал детям, какая страна — их Родина.
В одиннадцать часов у самых дверей школы разыгралась драка, полетели камни. После дрались уже на дороге, тянувшейся вдоль городской стены.
Эти схватки, бурные, иногда кровавые, длились целыми днями. В обоих лагерях, состоявших из мальчишек различных кварталов, насчитывалось немало первоклассных бойцов. Отряд Омара превосходил все прочие ловкостью, проворством, отвагой. Их было немного, но они нагоняли страх на всех мальчишек. Дети квартала Рхиба были настоящие бесенята, которых никто даже не пытался образумить. Сколько раз они преследовали неприятеля до самого центра города, до Большого бассейна, наводя ужас на мирных жителей.
В эти зимние дни они сбегались, точно стая шакалов, на строительные площадки. Стащив там несколько досок, они раскладывали большие костры на пустырях. Вокруг огня собирались все, старшие и младшие, оглашая воздух дикими криками.
Омар не знал другого места для игр, кроме улицы. Никто не мешал ему, как только он просыпался, бежать на улицу — и меньше всего мать. Семья десятки раз меняла квартиру, но в любом квартале, среди узких и извилистых уличек старого города, среди строительных участков, были пустыри, служившие для детей местом игр и забав. Омар проводил там все свое свободное время, другими словами, весь день; часто он решал, что в школе нет ничего интересного, и прогуливал вместе с другими мальчуганами. Его мать очень удивилась бы, скажи ей кто-нибудь, что не очень-то разумно позволять ребенку шляться где попало, что он может сбиться с пути, разлениться, стать бродягой или бог знает чем. Ведь он не только был предоставлен самому себе, но мог подпасть под влияние старших мальчиков — шумливых, бесстыжих, вороватых бездельников, а ими кишмя-кишели эти кварталы. Возраст и крепкие кулаки позволяли им властвовать над ним. Эти лоботрясы, никого и ничего не боявшиеся, блуждали по городу, замышляя всякие каверзы и грубые шутки. Они никогда не упускали случая дать волю своему озорству, которым прикрывали какую-то смутную тревогу, томившую их.