— Дай-ка сюда, — сказала Зхур мальчику. — Ты спишь. Смотри, как надо делать.
Она взяла у него из рук крышку и стала с силою махать ею над огнем, который сразу ожил. Кукуруза начала лопаться вдвое быстрее.
Початки были опущены в соленую воду. Несколько минут спустя их вытащили обратно. Зерна плотно прилегали друг к другу, как ряды ровных зубов. Стоило откусить один раз — и рот был полон. Кукуруза приятно хрустела, у нее был вкус соли, муки и дыма.
Омара удивляло, что жизнь может быть так прекрасна и легка. В Верхнем Бни-Бублене он испытывал каждое утро прилив восторженной радости. Его сердце раскрывалось навстречу благоуханию, исходившему от полей. Он следил в траве за пробуждением насекомых, подмечал каждое их движение. Он растирал между пальцев листик дикой мяты и вдыхал запах земли, напоенной влагой. Сквозь веревочную подошву своих парусиновых туфель он ощущал, обильная ли выпала роса.
Солнце все больше завладевало землей.
В это утро в доме уже была закончена большая часть работы. «Не сходить ли поздороваться с соседками?» — подумала Зхур. Но в эту минуту с поля вернулся муж сестры — Кара. Девушке хотелось поскорее улизнуть, но пришлось подавить свое желание: она не смела уйти, когда он был здесь, хотя и досадовала на себя за это. Она встала и поцеловала ему руку в то время, как он проходил мимо. Зхур испытывала мучительную неловкость в присутствии Кара. А тут еще Мама, по горло занятая хозяйством, велела сестре подать ему завтрак. В этот час он всегда приходил есть, а затем снова шел в поле. Кара можно было встретить в поле уже на рассвете, он любил работать, когда ночь еще окутывала землю.
Девушка направилась в общую комнату; собственно говоря, это была пещера, у входа в которую возвели стену, так что получилось нечто вроде комнаты. Кара уже сидел там на низком табурете; спиной он прислонился к старому шкафу, разрисованному цветами и листьями. Зхур придвинула ему круглый столик, на котором стояли тарелка с ячменной лепешкой и горшок сыворотки. Пока он ел, Зхур двигалась по комнате, стараясь быть незамеченной. Минутами девушка видела его лицо и невольно вздрагивала; она не решалась открыто взглянуть на Кара, но ясно чувствовала на себе тяжелый взгляд этого человека — блондина с плоским лицом и бледным ртом.
Омар долго бродил по полям; баран Маашу все время следовал за ним, как собачонка. Мальчик отправился к источнику под фиговым деревом, где стал охотиться на птиц из пращи. Приведенный в действие невидимым механизмом, ветер перебирал каждый листок, волнами пробегая по тяжелой, струящейся зелени деревьев. Мальчик подметил, в какое мгновение он возник. После этого ветер шелестел не переставая; Омар слушал его, застыв на месте.
Он подумал о Большом доме, представив его себе жестоким и злым, как всегда. Дом внезапно возник перед ним среди полей и протянул к нему свои щупальца. Осаждая его со всех сторон, злые духи дома отравили сердце Омара своим зловонным дыханием. Это продолжалось одну секунду… Но в эту секунду все казалось ему окрашенным в черные тона.
Однако этот зловещий кошмар рассеялся в легком утреннем воздухе. Ах, впитать бы в себя эти поля, это небо!
Он знал теперь, как делится мир, где проходит граница, по одну сторону которой перестаешь голодать, а по другую чувствуешь голод в самой крови и гнев, закипающий в сердце. Волнующиеся нивы, шелест лесов, звонкий голос источников, зеленый ковер пастбищ служили этой границей, одновременно скрывая ее.
В середине дня жара стала нестерпимой. Мама и Зхур уже накрыли стол к обеду, когда вернулся Омар; они поджидали только его. Карманы у него оттопырились от камней, травы и незрелого миндаля, волосы были украшены листьями; в таком виде он напоминал юного сильфа. Он подошел прямо к миске и взял из нее несколько черных нежных оливок, лоснящихся от масла.
После обеда он побежал к своим товарищам; среди них не было никого из Верхнего Бни-Бублена, все жили в другом Бни-Бублене — поселке сельскохозяйственных рабочих. С этими ребятами приятнее было бродить по полям, от которых шел запах нагретой земли. Мальчики гонялись за животными, убегавшими при их приближении, бросали камни в собак, которые надсаживались от лая, все же не решаясь к ним приблизиться. Издали дети услышали голос пастуха Хашими, ругавшего их. Он пас овец среди сурового одиночества плоскогорья Лалла Сети и все замечал с высоты, оставаясь невидимым. В эту минуту можно было подумать, что его голос раздается с неба.
Мальчики перекочевали в другое место. Они набрали ежевики по обочинам дороги и съели ее, морщась, в тени оврага: кислый сок этих диких ягод вяжет рот. Белые, красные, лиловатые сливы падали на землю в огромном количестве. Они взяли их с собой в запас, завернув в широкие фиговые листья.