— Как же сделать, чтобы жить иначе? Ты это знаешь?
— Надо уничтожить неправду, покончить с ней… Если мы сотрем ее с лица земли, нам не придется стыдиться ни живых, ни… мертвых.
— И это все?
— Для начала достаточно.
— Но ведь нас много: больше, чем их, — сказал Омар.
— Конечно, нас больше. Есть среди нас худые и толстые, малорослые и высокие, боязливые и смелые… Много нас! Но нашим отважным людям, которые готовятся сделать первый шаг, нужно еще много терпения.
Тихие и горячие слова Командира вонзались в сердце мальчика, как лезвие кинжала.
— Но если никто не пойдет на смерть, — сказал Омар, — всем придется плохо.
— С этим я согласен, — ответил старик. — Надо, чтобы все мы были связаны друг с другом, словно цепью.
— Какие же они все-таки мерзавцы…
— Злодеев надо уничтожить.
— И это всё?
— Всё, малыш.
Войдя в пещеру, оборудованную под комнату, Мама застала своего мужа за работой: он чинил седло, сидя лицом к двери, под сводчатым потолком с неровными выступами. В стенах было несколько углублений, нечто вроде ниш, где стояла посуда, коробки с пряностями и всякая утварь. На стенах предательски проступала влага. Мама не в силах была взглянуть мужу в глаза. Кара поднял голову и пристально посмотрел на нее. Она занялась своим делом — взяла глиняную миску, чтобы испечь лепешку. Кара опустил глаза, не обращая на нее внимания, и снова степенно принялся за работу. Мама бесшумно вышла из пещеры.
Три дня прошло с той ночи, когда сгорели хижины батраков господина Виллара. Как страшный сон вспоминалась эта ночь. В деревне никто не знал, что же, в сущности, произошло. Тревога Мамы была тем мучительнее, что Кара среди ночи ушел из дому; и женщина, оставшись одна, чувствовала себя окруженной опасностями.
Кара вернулся на рассвете, и Мама, подняв на него глаза, полуприкрытые сухими смятыми веками, спросила:
— Что случилось?
— Это все рабочие, которые не хотят работать, они подожгли ферму Виллара. От них всего дождешься. Разве я не говорил. То ли еще будет!
У Мамы перехватило дыхание.
Вот что сказал ей муж в то утро. А на другой день, да, на другой же день она узнала от соседей, что в его словах не было ни слова правды.
Не феллахи зажгли этот пожар. Если здесь, в деревне, что-нибудь происходило, никто не стыдился сказать правду. Властям, конечно, ее не говорили. Ни один из жителей деревни не согласился бы выступить даже свидетелем в каком-нибудь деле: каждый раз, когда агенты полиции пытались навести справки о крестьянах, все отговаривались незнанием; полицейские видели вокруг себя лишь непроницаемые лица. Но у крестьян не было недоверия друг к другу. Они предпочитали говорить все без утайки — так было лучше. И если даже вся округа знала что-нибудь, до ушей полиции ничего не доходило.
Зачем же Кара сказал ей?..
Мама этого не понимала. А он продолжал все взваливать на феллахов. Говорят, поклеп может принести вред нашим братьям, но тот, кто его сделал, несет на плече горящую головню.
Мама начинала думать о своем муже с отвращением.
Обитатели Большого дома постепенно привыкли к тому, что идет война; время летело, а все то страшное, чего они опасались, не произошло. Их близкие воевали где-то в далекой стране и порой жертвовали там жизнью. Но люди не знали, что думать о таинственной угрозе, нависшей над ними.
Однако ничего особенного не случилось; жизнь шла своим чередом. Проходили месяцы без особых тревог и волнений.
Все понемногу налаживалось. Что ни день, уходили мужчины; не мало их покинуло город. Их отъезд на некоторое время нарушал установившееся равновесие; затем они исчезали, без следа, поглощенные неведомым. Продолжалась та же жизнь. Еще прошли месяцы… Это была странная война. Но незаметно надвигалась гроза; она шла издалека и неизвестно, что несла с собой: приближался девятый вал, который, быть может, все сметет на своем пути. Пока что люди наблюдали смешное и жалкое зрелище — мобилизованных мужчин. Это были какие-то ряженые — то ли солдаты, то ли бродяги; на ногах у них были стоптанные башмаки; среди зимы они носили летние мундиры. Спали они на соломе где-то на новом стадионе; многих пришлось отправить в госпиталь с воспалением легких. Они вели самую несуразную жизнь и не понимали, чего от них хотят.