Омар целыми днями бродил по городу. Это были пустые и в то же время занятые дни. Во всяком случае — долгие дни. Дни сверкающие и знойные. И над всем — одна и та же вечная забота: как достать хлеба? Неясные мысли и чувства, волновавшие Омара, можно было бы выразить так: я голоден, всегда голоден, я никогда не ел досыта. Его неизменно преследовал вопрос: будет ли что поесть сейчас и завтра? А ответа на этот вопрос, конечно, не было. Трудно представить себе чувство, которое вызывала в нем эта вечная неуверенность. Какое чудо могло его спасти?
Солнце сжигало город, и он весь горел, как раскаленное железо. Омар часто встречал крестьянок, испускавших жалобные вопли. Они садились в кружок поблизости от стадиона: там заседала призывная комиссия, в которой их мужья и сыновья подвергались освидетельствованию. Мрачное зрелище, ставшее привычным в те времена.
Как бы то ни было, каникулы подходили к концу. Омар предупредил мать, что скоро начнутся занятия в школе: ему нужна чистая одежда, книги… Подобное заявление всегда было прологом к ссоре между ним и Айни.
— Хватит с меня этой школы! — восклицала она. — Ха-хай! Ты хочешь стать министром?
Приближалось самое чудесное время года. Мрачная и суровая тлемсенская зима, жгучая, как лед, наступала только в конце января и даже немного позже. А пока будто яркое пламя перебрасывалось с дерева на дерево; и каждое напоминало колышущийся факел. Даже старые камни города отливали красным. Затем, поглощенный собственным жаром, зной спадал. Все очищалось в этом пламени, и теперь в ясном, мягком воздухе четко вырисовывалась каждая деталь, все сияло нежным, спокойным светом.
Добрые люди, иногда даже не известные, оказывали помощь Айни. Ее муж умер так давно… Теперь она принимала эту помощь без горечи, скорее с благодарностью. На день-два это облегчало ее положение…
Но надо было жить каждый день — и каждый день есть. Нелегкое дело! Айни тянула лямку, но она по опыту знала, как мало приносит ей работа.
Получив в конце недели деньги, она показывала их детям. Пусть видят, сколько ей заплачено за труд. Немного это было. Дети знали, во что оцениваются силы матери, ее здоровье, ее жизнь…
— Что, мало? — спрашивала она. — А ведь работаешь так, что последние силы уходят… Вот что получаешь, и ни гроша больше, — прибавляла она.
Дети смотрели на деньги, потом на мать. Они не говорили ни слова.
— Вы видите, — продолжала Айни, — что от этих денег толку мало. Если купить хлеба, не останется на масло, если купить масла, не хватит денег на овощи, если купить овощей, то о кофе и мечтать нельзя. Вот она какова, наша жизнь. Теперь вы сами видите.
Дети, только что шумно просившие мать, чтобы она показала им полученные монеты, теперь не желали на них смотреть. Они опускали глаза. Какими радостными криками они встретили мать. Как весело они приветствовали ее, как отрадно было видеть ее… А теперь они чувствовали себя усталыми и отворачивались, не зная, что делать.
Айни, как обычно, завязала эти деньги в уголок своего бумажного платка.
И вот уже от них не осталось ничего или почти ничего. Все было истрачено, а достать хотя бы один реал негде! В городе больше не было работы. Не было. Не стоило даже ломать себе голову над вопросом, где ее достать. Испанец уже не давал Айни заготовок парусиновой обуви, ткачи не нуждались в том, чтобы она пряла для них шерсть… Просто и ясно: работы нет.
Да, истина простая. Надо только, чтобы дети ее усвоили.
Тогда Айни вспомнила о своих знаменитых путешествиях. Не заняться ли ей опять контрабандой? Ведь больше ей ничего не остается. Она испробовала все средства и очутилась в тупике. — Вот, подумайте-ка. Ведь есть-то надо, не правда ли? Значит, остается одна-единственная надежда: отправиться в Марокко. Привезти оттуда отрезы. Перепродать их здесь. Дело это нелегкое. Не для собственного удовольствия я поеду. Начать с того, что поездка долгая, нужны деньги. Несколько дней надо пробыть в Уджде… Ну, на этот счет я спокойна: там у меня есть двоюродные братья — остановлюсь прямо у них. Славные люди! Они всегда были добры ко мне, прямо не знали, чем попотчевать. Им это нетрудно, у них есть несколько магазинов, торговля идет бойко. И они хорошо меня принимают. Да приумножатся их богатства! Значит, мне тратиться не придется. Иногда они даже покупали мне билет на обратную дорогу. Но вы не представляете себе, что такое таможня. Говорят, что сират[14] острее шпаги, тоньше волоса. То же самое, детки, можно сказать о таможне. Так молитесь за свою мать. Но бог видит нашу жизнь, он знает, что вы сироты и что ваша бедная мать выбивается из сил ради вас. С помощью божьей я как-нибудь проскользну. Ведь все это делаешь с горя. Я надеюсь, что ангелы запишут мне это в большую книгу, где ведется счет хорошим поступкам. Вам, ребята, перед отъездом я оставлю денег на жизнь.
14
Сират — по-арабски путь, дорога; в данном случае имеется в виду путь испытаний, по которому, согласно мусульманским верованиям, люди должны следовать после воскресения из мертвых. —