Ауиша, заранее знавшая, что скажет мать, слушала ее с выражением покорности судьбе.
— Сколько ты мне дашь? — вдруг вскинулась девушка. Она, старшая, должна была заботиться о семье в отсутствие матери. — Знаешь ли ты, по крайней мере, сколько надо мне оставить?
Она впилась взглядом в мать в ожидании ответа.
— Сколько? — спросила Айни. — Миллионы?
— Этого я не говорю! Но оставь мне столько, чтобы нам хватило на еду, пока тебя не будет.
— Вот! Это все, что у меня есть!
Айни развязала платок и отдала дочери немного мелочи.
Девушка села на пол, пересчитала монеты, лежавшие у нее на ладони, и подняла глаза на Айни.
— Тут только на хлеб. И то не знаю, хватит ли. А на остальное?
— Это все, что у меня есть, — ответила Айни.
— Как же так! Когда ты уедешь, нам придется питаться одним хлебом?
Мать, не говоря ни слова, гневно посмотрела на нее.
— Да и на хлеб не хватит! — хныкала Ауиша.
— Это все, что у меня есть, — сказала Айни.
— Но ты же пробудешь в Уджде целых три-четыре дня.
Мать ответила:
— Это все, что у меня есть; и больше ни гроша.
— Мыслимое ли это дело, — жалобно проговорила девушка.
И так бывало каждый раз, когда Айни собиралась в путь.
Ауиша, зажав в руке деньги, посмотрела на мать и решила сдаться. А то дело может кончиться трепкой.
— Ах, что за жизнь! — произнесла она.
Ауиша стала взрослой девушкой, худой и угловатой. Ее знали и в Большом доме и во всем квартале. Туника, висевшая у нее на плечах, была надета на голое тело и окутывала ее с головы до ног. Лицо у нее было серое, измятое, изможденное, оно потеряло здоровую свежесть молодости. Но какая-то иная прелесть, грустная и волнующая, заменяла прелесть здоровья. Может быть, юный возраст в сочетании с преждевременной блеклостью и придавал ей это особое выражение. Бедное лицо, на котором отражалось столько тревог! Ну что ж, другого на смену у нее не было, а только это одно — с горькими морщинками, которые ложились на него при улыбке.
Все они теперь зависели, включая и бабушку, от того, что Айни могла заработать на контрабанде. Омар удивлялся, как это его мать еще не попала в руки полиции, таможенных чиновников и жандармов, охранявших границу. Уже за одно это он готов был восхищаться ею.
Айни не потребовалось много времени, чтобы уложить маленькую корзинку, которую она брала с собой во время поездок. Она попрощалась со всеми соседками — теперь она уже не делала секрета из своих путешествий — и уехала.
— О, Айни… — взвизгнула вдруг одна из соседок.
И все женщины, увидев Айни — которая, по их расчетам, уже должна была подъезжать к Уджде, — окружили ее с громкими криками. Со всех сторон посыпались вопросы:
— Айни, что случилось?..
Прибежали дети, испуская возгласы удивления.
— Ma! Ma! Мамочка! — повторяли они.
Женщины, на которых напал бурный приступ веселья, смеялись до упаду. Они говорили:
— Здравствуй, Айни. Давненько мы с тобой не виделись. Ну, как дела?
Они обратились к ней со всеми приветствиями, которыми положено встречать вернувшуюся после долгого отсутствия подругу.
— А как живется в Уджде? — насмехались они.
— Светопреставление и только! — наконец выговорила Айни. — Вот до чего мы дожили, сестрички!
— Да что ты! — испуганно воскликнули женщины.
— Клянусь вам самым дорогим, что есть у меня.
Айни положила руку на голову Омара, не обращая на него, впрочем, никакого внимания.
— Настоящее светопреставление, сестрички, — уверяла она. — Только так это и можно назвать.
— Ах, ма, скажи нам, что случилось, — умоляла Ауиша. — Скажи же! Ты не видишь? Весь дом хочет знать, что случилось.
— Дочь, дай мне перевести дух! — попросила Айни.
Когда она заговорила, женщины, которые наконец угомонились и приготовились слушать, не проронили больше ни звука. То, что им рассказала Айни, превосходило все, что они могли вообразить.
— Мир перевернулся, сестрички, — начала Айни. — У нас творятся необыкновенные вещи. Вы знаете, что мне сказали на вокзале? Подхожу к кассе, кассир говорит: «Мамаша, для поездки нужно специальное разрешение». Я отвечаю: «Но я же всегда ездила в Уджду без всяких разрешений». А он мне: «Ну, а теперь это изменилось!» — «А почему изменилось? Почему? Надо думать, что изменился мир». — «Да, мамаша, мир изменился, — говорит он, — с этим я согласен! Война!..» — «Вот оно как, — говорю я. — Все меняется как раз в ту минуту, когда я хочу поехать в Уджду!» — «Это сделано не специально для тебя», — говорит он. — «А если не специально для меня, — говорю я, — так почему же вдруг?» — «Почему? — говорит он. — Все из-за войны!» — «У меня семья в Уджде, — говорю я, — и мне хотелось только повидать своих. Уверяю тебя, мне ничего другого не нужно». — «Возьми пропуск, — говорит он, — иначе я не могу дать тебе билет». Пропуск! Пропуск! Вот что мне сказал кассир. «Горе мне! — говорю я ему. — Значит, я не могу получить билет? Я съезжу в последний раз. А потом забуду и думать о поезде. Позволь мне уехать на этот раз. Ты видишь, я все приготовила. Вот моя корзинка, я со всеми попрощалась дома, что ж мне теперь — возвращаться?» Но кассир ответил: «Пропуск тебе нужно иметь, мамаша. Я не против… С большим удовольствием дал бы тебе билет. Но в дороге тебя арестуют. Понимаешь?» — «А почему же, — говорю я, — нельзя съездить в Уджду, если война?» — «А потому, мамаша, что мы получили приказ от высших властей: без пропуска не проедет никто, пропуск требуют у всех пассажиров». Пусть они околеют вместе со своим приказом, сказала я про себя, да и война в придачу! Люди, стоявшие сзади меня и тоже хотевшие ехать, начали кричать: «Нам, значит, тоже нужен пропуск?» Кассир сказал: «Пропуск нужен всем отъезжающим». — «А! О! Э!» — заголосили все те, кто был позади меня. Тогда я сказала кассиру: «Ты видишь?» А кассир мне ответил: «Ты видишь? Все они хотят попасть на поезд, но не имеют пропуска. Вот они и не уедут». И многие вернулись домой. А я ждала на вокзале, притаившись в уголке. Все разошлись. Я тогда подошла к кассиру. «Ну, — сказала я, — теперь, когда никого нет, разве ты не можешь дать билет, папаша?» И я стала просить, молить его: «Да ниспошлет тебе бог всевозможных благ! Да приведет он тебя на могилу пророка! Да попадет твоя душа в рай! Может быть, ты не узнал меня? Твоя мать Лалла Хадиджа — дочь сестры моей тетки Заза, близкой родственницы твоего отца по бабушке. Мы с тобой родня — понимаешь?» — «Может быть, это и верно, — говорит он, — не скажу, что нет. Но тебе нужен пропуск, тетушка. И я ничего не могу поделать. Теперь нельзя ездить без пропуска. Война!» И вот я здесь, дома, среди вас. Кто бы подумал? В наше время! Вы бы поверили, что так случится? «Война! — говорил мне кассир. — Тебе нужен пропуск, тетушка!» Сами знаем, что война! Но почему нельзя ехать в Уджду? Он был очень любезен, этот кассир, но билета не дал. Еще дождемся, что пропуск нам нужен будет для всего на свете. Чтобы ходить по собственному городу! Чтобы выйти из дому! Чтобы пойти к бакалейщику или к пекарю!