Он снова толкнул лапой ведро – со злостью на этот раз, отчего оно закачалось сильнее. Ручка скользнула по гвоздю, зацепилась за плоскую шляпку и на волосок выдернула гвоздь из дерева.
О-370 наклонил голову. Месяц назад он видел, как Фермер забивал гвозди в балку, чтобы вся конструкция меньше шаталась. Взгляд О-370 пробежал от гвоздя вверх по балке, которую удерживал гвоздь. Балка подпирала жестяную крышу и держала натянутой проволочную сетку, которая отделяла его от двоюродного брата.
О-370 снова качнул ведро, и гвоздь со скрипом вылез ещё на усик.
– Э-э, – подал голос Н-211, – ч-ч-что это ты делаешь?
«А что, интересно, будет? – задумался О-370 и снова ударил по ведру. – Что, интересно, будет, если гвоздь выскочит совсем? – И ещё удар. – Сетка откроется? – Два удара один за другим. – Смогут они вместе с братом улизнуть из норы хоть ненадолго? – Ещё три удара. – Чтобы хватило на одно короткое приключение? – Он начал попадать в ритм. – Пока они не отправились в Белый Сарай и не позабыли навек о врождённой дикости…»
– Триста семидесятый! – прошептал-прошипел Н-211. – Ты меня слышишь?
– Мы, – сказал О-370 и качнул ведро ещё раз, – отправляемся, – и ещё, – на поиски, – ещё, ещё, – приключений.
– Мы чего? – спросил Н-211, глядя, как гвоздь всё больше и больше вылезает из дерева.
О-370 ничего не ответил. Он только бил всё сильнее и уже выдернул гвоздь так, что тот стал сгибаться под тяжестью ведра.
РРРКТ!
Балка застонала. Проволочная сетка провисла.
– М-м, Триста семидесятый? – запаниковал Н-211.
О-370 ударил по ведру ещё раз.
РРНТ!
– Триста семидесятый!
И ещё.
Скр-р-р-р-р-р-рп!
Балка стала крениться на сторону. Потолок начал сползать.
Пок!
Гвоздь выскочил.
Крк!
Дерево треснуло.
ФФУМ!
И весь мир вокруг рухнул.
4
О-370 НЕ МОГ ДАЖЕ ПОШЕВЕЛИТЬСЯ. Что-то холодное и тяжёлое навалилось сверху, придавив его к сетчатому полу. Он открыл глаза и увидел, что ярко-красные зигзаги повисли в нескольких дюймах от его носа. Обогреватели шипели, как умирающее насекомое, отражаясь в жестяных волнах потолка, грозившего его раздавить.
Он понял. Нора обрушилась. Он в ловушке.
– Триста семидесятый! – раздался перепуганный голос. – Двести одиннадцатый! Вы живы? Отзовитесь!
Это была П-838. Её голос звучал откуда-то издалека.
О-370 с трудом повернул голову под тяжестью крыши.
– Пожалуйста! – в голосе П-838 нарастала паника. – Кто-нибудь, скажите хоть что-нибудь!
О-370 открыл было рот, чтобы ответить, но крыша тяжело давила на грудь. Ёрзая и извиваясь, он прополз вперёд. Край жестяной крыши оказался отогнут, и его глазам открылись голые ветки под звёздным небом. Он оттолкнулся, упираясь задними лапами, и скользнул в дыру. Он жадно заглатывал воздух и облегчённо пыхтел, довольный, что выбрался из-под обломков.
– Придурок! – зарычала сквозь сетку П-838. Её нора не обрушилась. – Если только крыша не отрезала тебе язык, я тебя пришибу за то, что не отвечаешь! – Её черты смягчились. – Живой?
О-370 неуклюже поднялся на лапы и шагнул на крышу. В ноге расцветала тупая боль.
– Кажется, да, – ответил он, покачиваясь на лапах. – Нога болит.
– Хорошо, – сказал П-838.
Он поднял голову, и рот у него захлопнулся сам собой. В первый раз за все свои луны О-370 видел Ферму не через сетку. Переплетённые проволочные кружки разбивали мир на кусочки, маленькие и понятные. Он попробовал охватить всё вокруг одним взглядом – лужайку, деревья, небо, хозяйский дом. Всё было такое… ух!
Голова закружилась. Ему стало казаться, что он летит.
Это же история!
– Двести одиннадцатый! – повернулся он к брату, захлёбываясь от восторга.
Дыхание тут же перехватило: нора двоюродного брата тоже обрушилась – не осталось ничего, кроме гнутой жести и смятой сетки.
Под жестяной крышей – комок рыжего меха. Комок лежал и не шевелился.
– Двести одиннадцатый! – задрожал О-370.
Комок не издал ни звука.
О-370 осторожно проскакал по краю обвалившейся крыши, следя, чтобы она не прогибалась под его весом. Он спустился на деревянную раму, уцепился клыками за жестяной угол и потянул что было сил. Это оказалось непросто, но О-370 превозмог себя и сдвинул крышу на пару дюймов.
Н-211 лежал на спине с широко распахнутыми стеклянными глазами.