Постоянное общение и совместная работа с этими людьми обогатили меня не только как члена Военного совета, но и как коммуниста, как человека.
В самой армии, в ходе проведенных ею сражений, воспитывались преданные делу, грамотные командиры частей и соединений, начальники политорганов, офицеры штабов и служб. Именно это составляло, как уже отмечалось выше, первоочередную заботу Военного совета, опиравшегося на штаб и политотдел армии, которым — хочу это подчеркнуть — принадлежит большая заслуга в создании атмосферы сплоченности, отличавшей наш офицерский состав.
Разумеется, во время того перелета на Родину у меня еще и предположения не рождалось, что узы этой сплоченности выдержат испытания временем, расстоянием, разницей в последующих судьбах моих сослуживцев, в том числе и тех, кто провожал меня в Дальнем. Но вышло именно так. И в первые послевоенные годы, и десятилетия спустя, когда жизнь разметала нас по разным местам, мы сохраняли верность фронтовой дружбе и радовались каждой встрече.
Но это я говорю о том, что еще будет, а мои путевые размышления тогда не отрывались от былого.
Вспоминал я китайских товарищей. Хань Гуан на аэродроме взволнованно повторял слова благодарности за оказанную помощь, хотел, чтобы я в Москве помнил, как китайские друзья высоко ценят то, что было сделано и делается нами, советскими людьми, в интересах их народа. И я успел сказать ему, что буду всегда гордиться своим скромным вкладом в советско-китайскую дружбу.
Пока все эти воспоминания теснились в моей голове, самолет начал снижаться. Мы уже летели над заснеженными лесами и полями нашей земли, и вскоре второй пилот сообщил, что идем на посадку.
Перелет прошел удачно, и я радовался, что жена перенесла его терпеливо.
На аэродроме нас встретил заместитель начальника политуправления Приморского военного округа полковник К. И. Иванов. С ним мы были хорошо знакомы по Военнополитической академии, в которой вместе учились, а в последнее время неоднократно встречались в Порт-Артуре.
Всегда общительный и разговорчивый, он на этот раз не похож был на прежнего Иванова: выглядел растерянным, на мои вопросы, которые обычно задают при встрече, отвечал скупо. Когда мы приехали в гостиницу, Иванов сразу же ушел в политуправление, якобы для уточнения некоторых вопросов, связанных с моим делом. Предчувствуя недоброе, я попытался по телефону выяснить обстановку в штабе округа. Оказалось, что командующий маршал К. А. Мерецков находится в Москве, а руководящий состав штаба разъехался по войскам.
Наконец вернулся полковник Иванов. Он сообщил, что мой вызов на учебу отменен и мне приказано возвращаться в Порт-Артур и продолжать исполнять свои обязанности.
Для меня все это прозвучало громом с ясного неба. Иванову я смог только ответить, что произошло какое-то недоразумение и что из политуправления округа я попытаюсь выяснить, в чем тут дело.
Мне удалось связаться с начальником управления кадров Главного политического управления Б. И. Захаровым. От него я узнал, что маршал К. А. Мерецков доложил обо мне И. В. Сталину как о «незаменимом» в данной обстановке человеке и Сталин, всегда следивший за положением дел в Порт-Артуре, распорядился оставить меня на месте, не зная, конечно, что я уже оттуда выехал. Узнав, в каком я сейчас положении, Захаров с большим участием отнесся ко мне и уже через несколько часов сообщил по телефону, что министр Вооруженных Сил СССР Н. А. Булганин приказал мне в Порт-Артур не возвращаться и ждать дополнительных указаний.
Так в первых числах марта вместе со своей семьей я из Уссурийска отправился в дальний путь — в Москву. Поезд должен был по расписанию прибыть туда 15 марта. Это устраивало: в академию я должен явиться, согласно приказу, 17 марта.
В пути мы находились около 12 суток. И опять, как в 45-м, когда мы ехали в Монголию, я представлял себе, что получил внеплановый отпуск.
Но тогда у меня впереди была новая война, новые испытания, а теперь — даже верилось с трудом — учеба! Представить себе, какой она будет, я пока не мог, разве что предполагал — главное, наверное, составит освоение опыта минувшей войны… Ее итоги в то время уже становились предметом не только теоретических обобщений, но и острой борьбы, фальсификаций. На Западе быстро проявили себя люди, которым не по нутру оказался главный итог войны — то, что решающий вклад в победу над силами агрессии внес Советский Союз.
Кому же, как не таким, как я, прошедшим войну от начала до конца, и следовало, размышлял я, вникнуть в ее уроки, усвоить все ценное, чтобы передать его новому поколению защитников Родины… В то время не было убедительнее иной науки побеждать, нежели та, которую славными подвигами и огромными жертвами добыла Красная Армия. Ни Черчиллям, ни Трумэнам, сколько они ни тщились тогда и позже затемнить и опорочить нашу Победу, это не удалось. Мир жил, развивался, пользуясь прежде всего ее плодами: в странах Восточной Европы утверждался строй народной демократии, одерживала успехи народно-освободительная война в Китае, поднимались на борьбу народы колоний.