— Так точно, товарищ капитан; самолично передавал «воздух!» — подтвердил Андрей.
Прицепив к поясу две фляги со спиртом, он отошел в сторонку и стал наблюдать, как вытягиваются в боевую колонну танки. Автозаправщики подстраивались сзади.
На посту царило радостное возбуждение.
— Хайлар взяли! — встретил Андрея Елпанов. Увидел связку фляг: — Достал воды?
Андрей уныло покачал головой.
— Эй, длинноносый! — из-за машины выглянул старший сержант Легоньков. Он сматывал противовес, из чего можно было заключить, что пост снимается с места. — Хочешь кое-что получить? Пляши или гони сто граммов!
— Ваня, — слабым голосом ответил Кречетников. — Если это «кое-что» хорошее — жалую флягу спирту!
— Ого! Танкистов ограбил? — Светлые выпуклые глаза старшего сержанта выкатились еще больше. — Ладно. Продешевил я, да чего не сделаешь для друга.
Легоньков принял флягу, отвинтил пробку и сделал небольшой глоток. Ни один мускул не дрогнул на его толстощеком лице, только глаза стали веселыми.
Завинтил пробку, вернул флягу.
— Перейдем Хинган — отпразднуем! А теперь вот держи, что обещал.
В руке Андрея оказалась четвертушка бумаги. Развернув ее, увидел две цифры и букву — «88с». Поднял недоумевающий взгляд на товарища.
— За эти восьмерки флягу спирту? Жулик.
Легоньков заржал, будто от щекотки.
— Вот чудило! Целует тебя, ясно? Это радистский код. А он еще недоволен. — Легоньков посерьезнел и пристально посмотрел Андрею в глаза: — Слушай, Ангелина тебе что-нибудь передавала для Ниязова?
Кречетников поморгал глазами. Записка! В напряжении этих дней он забыл о ней. Покопался в нагрудном кармане, достал пакетик из целлофана и развернул. Треугольничек был на месте.
— Вот, велела отдать, когда отъедем далеко.
— Значит, пора.
Андрей повертел в руках бумажный треугольничек. Ротная красавица младший сержант Ангелина и их сержант — какие у них дела?
— Дай-ка, я сам вручу, а то опять забудешь, — сказал Легоньков, отбирая письмо.
Андрей опять развернул весточку от Нины. «88с» — целую! «88с»… Бережно уложил бумажку в целлофан.
— Иди, собирайся, — обтер старший сержант ладонью пот СЕ лица. — Едем!
Машину трясло и переваливало с борта на борт. Жара усиливалась с каждым часом. Лица солдат сделались серыми. Елпанов, сидевший в будке напротив Кокорина, вдруг вскочил и потряс его за плечи.
— Петрович, Петрович!
Голова пожилого солдата упала на грудь, моталась туда-сюда, открытые глаза были страшно безжизненны.
— Воды! — крикнул Елпанов, подхватив товарища.
Все повскакали, хватаясь друг за друга, чтобы не упасть от тряски. Легоньков сильно постучал в переднюю стенку. Лесин затормозил.
Было счастьем, что у них сохранилось полторы-две кружки воды. Когда Кокорина вытащили из машины и положили на землю, Колобов, на правах медика, начал над ним хлопотать. Влив в рот немного спирта, потом дал напиться. Солдат пришел в себя.
— Сержант… Хлопцы… Извините! — проговорил он слабым голосом и попытался встать.
— Полежи, полежи, Петрович, — удержал Елпанов. Он принес и заботливо подложил под голову Кокорину надувную резиновую подушечку. Когда-то за эту подушку Андрей предлагал Елпанову полцарства.
Растроганные тем, что Петрович еще попросил у них извинения, солдаты молча стояли у машины. Они бы могли на час-два задержаться здесь, но какой в этом смысл? Сопки вокруг голы и накалены, как громадные печи. Сжавшееся в ослепительную белую точку солнце палило нестерпимо. Все вокруг оцепенело, будто в ожидании смерти.
Андрей положил руку на плечо Лесину.
— Может, подменить тебя, устал?
— А что в будке сидеть? Еще тяжельше… За мотор боюсь — в радиаторе кипит.
Кокорин встал. С виноватой улыбкой он привел себя в порядок, поднял с земли и отдал Елпанову резиновую подушечку. Повернулся к Ниязову:
— Я в порядке, сержант…
— Поехали, — приказал Ниязов. И — Кокорину: — Садись в кабину. Я на крыле.
…Вообще-то рана не болела. Иногда только словно пронзало насквозь, когда, забывшись, поворачивался на бок. Но все время хотелось пить. Горело нутро. А в ушах стоял звон падающих капель: кап-кап-кап… Пить же не давали. Вернее, давали мало и не всякий раз, как он просил.
Во-первых, медсестра говорила, что ему нельзя столько воды. Потом эту вертихвостку нельзя было дозваться — она торчала в соседней палате, где лежали раненые полегче. Ночная санитарка, та добрее: иногда принесет не одну, а сразу две кружки. Вода там была особенная — такой вкусной он еще не пивал. Слегка попахивала дымом — снег же топили в котлах. Снег… Сахаристый белый снег. Он тает во рту…