Кроме Джейми, перед которым стояла печеная картошка, на ужин все ели приготовленное Берит жаркое из дичи.
– Ты не любишь жаркое? – спросила Трикси у Джейми.
– Он не ест мяса, – ответила Мэриен.
– Да у него и зуб-то нет, – хмыкнул Калеб, явившийся без предупреждения и без приглашения, что делал частенько. – У него там только нёбо. Поэтому и жует одну картошку. Расплющивает ее языком.
Мать Калеба часто тратила все деньги на выпивку, а он, когда было лень добывать себе пропитание, появлялся у Грейвзов за столом. Берит кудахтала над ним, кормила кусковым сахаром, очищенными фруктами, полными ложками варенья. Думая, что никто не видит, гладила по длинным волосам, чей обсидиановый блеск отвечал чему-то неожиданному в ее упорядоченной скандинавской душе.
– Нет зубов, – поправил Уоллес. Несвойственная ему строгость проявлялась в том, что он вечно исправлял грамматические ошибки.
– Нет зубов? – переспросила Трикси.
– У Джейми прекрасные зубы, – сказал Уоллес. – А у Калеба несколько странное чувство юмора.
Трикси бросила неодобрительный взгляд на Калеба и обернулась к Джейми:
– Не ешь мяса? Почему?
– Противно, – ответил тот.
– Он хочет сказать, противно с духовной точки зрения, – уточнил Уоллес. – Убивать животных для того, чтобы их есть.
– Почему все отвечают за милого мальчика? – удивилась Трикси. – По-моему, у него есть не только зубы, но и язык. Какой ты милый, – обратилась она к Джейми. – Прямо нежный агнец.
Обиженный Джейми не отрывал взгляда от картошки. Калеб смеялся. Уоллес рассказал, что слышал по радио, как молодой пилот Чарлз Линдберг утром вылетел из Нью-Йорка, намереваясь первым в истории пересечь Атлантический океан. После обеда его видели над Ньюфаундлендом.
– Говорят, сейчас он где-то над океаном.
– Над океаном, если ему повезло, и в океане, если нет. – И Трикси усмехнулась, как будто удачно сострила.
– Будь этот Линдберг постарше, – сказал Феликс, – я бы назвал его самоубийцей. Но он ребенок, так что просто чертовски глуп. Оцениваю его шансы тысяча к одному.
Мэриен попыталась представить океан, но у нее ничего не получилось. Она вспомнила синеву из атласа, рассказы из отцовских книг, но огромность не давалась.
В столовой были флоковые обои и овальный стол с разномастными стульями. В серванте со стеклянными дверцами, где обычно выставляют серебро и хрусталь, хранились собранные Мэриен и Джейми непомерно разросшиеся коллекции камней и костей. Из простой бутылки объемом в пинту Уоллес налил Феликсу и Трикси что-то коричневатое (самогон, окрашенный нерафинированным сахаром, хотя, если угодно называть это виски, ради бога).
– Как вы научились летать? – спросила Мэриен Феликса, чьи волосы еще не просохли после ванной.
Брейфогл вырядился в слишком просторную для него одежду Уоллеса, поскольку их с Трикси вещи Берит постирала и развесила на веревку.
– Во Франции, – ответил он. – В войну. Я хотел летать, а французы были готовы брать американских добровольцев и учить их.
– Я бы хотел посмотреть войну, – брякнул Калеб.
Феликс покосился на Калеба, и вдруг между ним и остальными пролегла дистанция, он будто отстранился от стола и перенесся в другое место.
– Феликс не любит говорить о войне, – заметила Трикси.
Внимание Феликса, похоже, вернулось в столовую:
– Я решу, о чем мне говорить, спасибо.
Он обучался на юге, рассказал Феликс, недалеко от города По. А когда закончил, его откомандировали в эскадрилью, состоявшую из американцев, в Люксей, где расквартировали на вилле возле курорта. В нелетную погоду пилоты отмокали в горячих ваннах или играли в карты и пили. А когда небо было ясным, на бреющем полете отправлялись в разведку или гонялись за наблюдательными аэростатами – огромными серыми водородными бегемотами, покачивающимися над линией фронта.
– Лучше всего с ними разделаться, подлетев поближе и выпустив очередь из пулемета, но, взорвавшись, они, скорее всего, прихватят тебя с собой.
Феликс видел людей, которых разрывало на куски, разносило снарядами в клочья, подбрасывало на колючую проволоку и их съедали крысы. Раненых, которые ползли и ползли. Куда, по их мнению, они могли доползти? Они пытались оттащить себя от боли. Чтобы человеку умереть, существует куда больше способов, чем он раньше думал.
Однажды в ангар аэродрома бог знает откуда забежала лошадь без всадника, может, приняв его за конюшню. Она страшно горела. Они пристрелили бедное животное, чтобы сократить его мучения.
– А один раз, – продолжил Феликс, – я выстрелил в немца, двигатель загорелся, а пилот вылез на крыло и прыгнул. В огромном коричневом меховом пальто он напоминал падающего с неба медведя. Парашюта у него не было. Он решил лучше разбиться, чем сгореть. Наверное, я поступил бы так же. Его пустой аэроплан какое-то время еще летел, потом развалился.