Ангер неторопливо направился к широким дверям, ведущим к трибунам ипподрома.
Табло в центре скакового круга показывало, что победила лошадь под номером 8. Ангер с интересом взглянул на него, но результат оставил его равнодушным. Красные буквы фотофиниша высветили второе место. Когда лошади, поравнявшиеся с третьим столбом, остановились и повернули назад к финишной линии, Марвин Ангер пожал плечами и торопливо зашагал к зданию ипподрома — нужно было обогнать толпу.
В мужском туалете он опустил десятицентовую монету в прорезь автомата, вошел в кабинку и, опустившись на сиденье, достал из кармана горсть картонных билетов. Он быстро нашел билет на лошадь под номером 8 и положил его поверх стопки. Затем вынул авторучку из нагрудного кармана пиджака и сделал аккуратную запись на краешке билета. На это ушло секунд двадцать. Поднявшись с сиденья, он разорвал остальные билеты, бросил обрывки на пол и, выйдя из кабины, пошел к трибунам. Ждать, какой выигрыш выпал на лошадь под номером 8, он не стал. На ставки он тратил собственные деньги, и, хотя обычно бывал чрезвычайно расчетлив и осмотрителен в финансовых вопросах, сейчас результат его не интересовал. Какой бы выигрыш ни принесла лошадь, эта сумма казалась ему ничтожной.
Да и что в конце концов могли значить несколько долларов для человека, который мыслил уже совершенно другими масштабами. Скажем, суммами порядка миллиона или двух миллионов долларов.
Приближаясь к кассам, вокруг которых молниеносно скапливались очереди, он вновь вспомнил о Клэе. Конечно, лучше бы тот сам занялся этим. Но в глубине души Ангер понимал, что Клэй прав — для него появляться на ипподроме было слишком рискованно. Ясное дело, человек, только что вышедший из заключения после такой отсидки, с незаконченным испытательным сроком, на ипподроме засветится в момент.
Крошечный винтик в огромном механизме правоохранительной системы мегаполиса, Марвин Ангер испытывал безграничное почтение к органам правопорядка. Он отлично понимал, почему Клэй так осторожничает. Один явный факт его появления на ипподроме станет достаточным основанием, чтобы снова засадить его за решетку за несоблюдение правил испытательного срока.
Ангер снова подумал о том, что Клэй необычайно осторожен. Осторожность в характере человека сама по себе дело хорошее. Налаживать первоначальные контакты, действуя по методу рыцарей «плаща и кинжала», было, наверное, самым безопасным. Ни о какой лишней предосторожности говорить здесь не приходилось.
Однако при всей логике своих размышлений Ангер чувствовал себя инструментом в чужих руках, и это его бесило. Он предпочел бы, чтобы рисковал кто-то другой.
Он встал в очередь за какой-то толстухой в мятом ситцевом платье, с мокрым от испарины лицом, которая тщетно обмахивалась пачкой канареечного цвета билетов. У нее их было с полдюжины. Длинная очередь медленно ползла к зарешеченному окошку кассы, где выплачивались десятидолларовые ставки. Эта касса была третьей по счету, следующей за шестидолларовой.
Толстуха ошиблась окошком. У нее были двухдолларовые билеты, и ее отправили к другому окошку. Она пыталась спорить, но кассир, отвечавший скучным и равнодушным голосом, все-таки переупрямил ее. Несмотря на досадную перспективу выстаивать еще одну длинную очередь, круглое добродушное лицо толстухи сияло от радости: она угадала победителя!
Ангер посмотрел в глаза человеку за железной решеткой и просунул через нее свой единственный выигрышный билет, лицевой стороной вниз.
Невозмутимо приняв билет, кассир перевернул его и на мгновение задержал на нем взгляд. С каменным выражением лица он оторвал уголок билета и затем внимательно сверил его с другим, контрольным, лежавшим под резинкой справа на столе. Одновременно он запоминал содержание послания, составленного Ангером в туалете.
Все так же бесстрастно кассир перечитал адрес: «712, Ист-Сайд, 31-я улица, кв. 411, 8 часов».
Через секунду он бросил билет в плетеную корзину у ног и худыми ловкими пальцами отсчитал несколько банкнот.
— Пятьдесят восемь двадцать, — сказал кассир монотонным голосом, подсовывая деньги под решетку. Он в первый раз взглянул на Ангера, и в его блеклых серо-голубых глазах промелькнула искра скрытого любопытства, но больше он не выдал себя ничем.