Мать уехала на пару дней в командировку. Это недурно, учитывая, что за поездки ей платят суточные. Нет, я не живу на ее содержании, как вы могли бы подумать, но то, что у нее появляется больше денег, избавляет меня от необходимости отстегивать на содержание дома. К тому же я остался один. И целых три дня не буду слышать: «Прекрати мечтать и начни хоть что-то делать».
Так вот, я помечтаю. Самое время поваляться в ванной час-другой, а потом лечь в постель и помечтать о девчонке, которая устроилась у нас в Белоснежки. Сколько ей лет, интересно? Шестнадцать или все-таки семнадцать? М-м-м-м, как нежно и уверенно я бы задрал ее роскошную синюю юбку из бархата, как властно и мягко взял бы, держа за длинные черные воло…
Я беру себя за причинное место и иду в ванную, пировать. На прощание гляжу в почти темный уже парк. Колесо поворачивается вполоборота и застывает.
4
Крошка Енот живет на тридцать восьмой улице. Ну, то есть я живу на 38-й улице. Конечно, она называется вовсе не так. Точный адрес – улица Зелинского, 38, квартира 89. Но мне больше нравится название – 38-я улица. Совсем как в Нью-Йорке, хотя я там никогда не был. Я вообще часто мечтаю и в мечтах переиначил всю карту нашего города. Еще мне нравится говорить о себе как о постороннем. Да я и есть посторонний.
Всем, даже себе.
Например, чтобы дойти от моей улицы до проспекта Мира, надо всего лишь подняться вверх на один квартал. Я же все переиначил. Вот вы пойдете по 38-й улице вправо (это если стоять лицом к дому). Выйдете на 101-ю авеню… На самом деле это Дечебал, 101, но я больше не буду говорить настоящих названий, так неинтересно. В начале авеню – совсем у дороги – есть небольшое кафе. У его ограды растут ивы, и летом пыль покрывает листву. Поднимаясь по авеню, вы прошествуете мимо строящегося вот уже десять лет дома, рядом с которым выставлен щит с таблицами цен на квартиры. Телефоны на таблицах наполовину стерлись. Фундамент второго дома зарос бурьяном, там живут бродячие собаки, а в металлоконструкциях над ним – бомжи. Летом они даже разбивают некое подобие палатки из собранных полиэтиленовых пакетов. Я люблю думать, что это Гарлем, и часто представляю себе, как у палаток танцуют негры в золоте и белых шубах, а я, отважный полицейский, захожу туда и ничегошеньки не боюсь.
Через дорогу от этого места – новый красивый магазин, очень похожий на все подобные магазины моего города: там продается все, начиная от нехитрой одежды и косметики, заканчивая цветами и кормом для собак. Еще выше вы попадете на «Зеленые холмы», только это название, а не настоящие возвышенности. Тоже магазин, но продуктов там больше. У «Холмов» вы увидите парикмахерскую, у входа в которую всегда стоит много красивых девушек в синих передниках, это ученицы парикмахеров, и курят они длинные сигареты. Чтобы выйти на 12-ю улицу, вы должны пройти через «Мак-Драйв», от которого всегда пахнет прогорклым маслом. Здесь всегда играют дети. О чем это я?
Ах, да, 12-ю улицу от моей, 38-й, отделяет всего один квартал пути. Но я не рассказал вам о нем, потому что идти, как только что шли мы, интереснее. Тем более утром.
38-я улица просыпается. Из моего окна все хорошо видно – улица прямо перед домом. Проезжают первые машины, лоточники расставляют столики, раскладывают товар: сигареты, печенье, гигиенические салфетки, шоколад. Сигареты вот уже два месяца без лицензии продавать нельзя, а стоит она недешево. Из-за этого на 38-й улице разворачивались настоящие баталии между участковым и торговцами. Дух наживы все-таки победил. И сейчас участковый идет на службу, старательно глядя в небо, будто не замечает сигарет, бастионами разложенных на столах. Что он там увидел, наверху? Рваные облака и скачущие между ними пыльные столбы солнечного света. По радио сказали: погода переменчивая.
Проезжает троллейбус 18-го маршрута, почти пустой. Час назад в него невозможно было попасть: другие торговцы, рыночные, ехали на работу. Сейчас – затишье. Если бы я хотел куда-нибудь поехать, вышел бы из дому в это время. Клерки, официанты, журналисты, инженеры – у этих рабочий день начинается ближе к девяти.
Нищий старик занял свое место под фонарным столбом. От него дурно пахнет, и когда я прохожу мимо, стыдливо держа голову Крохи Енота с той стороны, которая ему не видна, всегда думаю, что он метит рабочее место, как животное. Зубы у него редкие и желтые, как золотые украшения цыганок, торгующих неподалеку у подземного перехода восковыми церковными свечами.
По 38-й улице ходят слухи, что каждый вечер старик заходит в продуктовый магазин на углу, вынимает из своего изорванного мешка целлофановый пакет и просит разменять сто леев мелочью на бумажки. Будто бы, шепчутся старожилы улицы, у старика трехэтажный дом за городом и у обоих сыновей по дорогому автомобилю. Мне в это не верится. Сыновей его никто не видел, да и вообще, есть ли они? Кажется, их выдумали сплетники, чтобы мелкая деталь подчеркивала достоверность этой истории. Да и потом, никому в голову не приходит, что целлофановый пакет такого количества мелочи не выдержит.
Вот и первые прохожие. Минут через двадцать и я к ним присоединюсь, выйду купить что-нибудь к завтраку. Под окном воркуют голуби. В дверь звонят, и я иду открывать. На пороге стоит Матушка Енотиха. Она говорит:
– Привет, я принесла тебе твою часть выручки. Ну, за драку со Снуппи. Можно мне зайти? Я бы не отказалась от чая.
Я пропускаю ее к себе, недоумевая. С каких это пор в семейке Енотов стали делиться? Наверное, по лицу все видно, поэтому она говорит:
– К тому же я принесла тебе тостов к завтраку.
5
– Клевый пацанчик, он весь такой…
– Да? Прикольно!
Пока ничего. Я вздыхаю, конечно, бесшумно и переворачиваюсь на другой бок. Прячусь под лодкой, бока – то есть, простите, конечно, борта, – которой разрисованы рыбешками, водолазами, акулами, осьминогами и прочей морской живностью и закусью. Эта лодка у нас в резерве, поэтому находится за территорией парка, там, где собраны поломанные качели, порвавшиеся цепи, в общем, весь вышедший из строя… инвентарь. Или не так оно называется? Да какая разница.
– Мы вчера с пацанами пошли в бар и просадили сто леев.[1] Прикинь?!
– Клево, да…
Ах ты, гнида ты малолетняя, думаю я с неприязнью. Купить ее хочешь? Хотя, признаю честно, это не так уж трудно. Белоснежка просто глупая телка, которая каждого, кто сводит ее в бар и угостит коктейлем, считает Состоятельным Парнем. Микки, козел в образе мыши, это явно понимает. И гнет свою линию. Правда, этот гений соблазна, как и все гении, выбрал наиболее простой путь – он всего лишь рассказывает ей о том, какой он состоятельный. Они сидят на лодке, под которой я, собственно, и прячусь, и задушевно беседуют. О пацанчиках, в натуре, телках и о ста леях в баре, просаженных нашим кутилой. Помесь Дон Жуана со Скруджем Мак-Даком. Конечно, не с нашим, у того подагра, и денег даже на такси до работы нет. С мультяшным.
– Ой, такая неприятная пацанка, – сбивчиво вещает моя прекрасная статуя, – вся такая нафуфыренная пришла, на понтах вся. Ну, мы с девчонками посмотрели так – фр-р…
– Ага, – отвечает он, а что бы вы на его месте ответили?
– Поглядим, думаем, какая ты, и чё ты строишь из себя. Вся такая крутая, у меня папа, у меня парень… Ну, когда с одной девчонкой подралась, та ей так задала, только перья летели…
– Ха-ха, – Маус немногословен, каким я бы в такой ситуации тоже был, грустно признаю я.
Черт побери! Я лежу на сырой земле уже час. Надо было догадаться хоть что-то подложить. Подслушал, как Микки назначил свидание, – говоря языком Белоснежки, «забил стрелку» – и приперся сюда подслушивать и подглядывать.
– Пойдем в кино на следующей неделе? – спрашивает он, и я слышу шорох.
– Мм-м-мм, можно, – задумчиво говорит она. – М-м-м, ты классно целуешься.