— Это ты от зависти говогишь, — невозмутимо отозвался аристократ. — Лучше отдай должное замечательной згительной памяти наших багышень…
В полном блеске славы поздним вечером наши путешественницы возвращались к своей палатке, взяв с искусствоведа-аристократа торжественное обещание показать возвращённые отечеству ценности, как только представится такая возможность.
— Да перестань же, в конце концов, твердить это своё идиотское «ого-го», — раздражённо потребовала Тереска. — А то пристанет так, что потом не отцепится. Видишь теперь — не вмешайся мы в это дело, не было бы никакого приключения.
Шпулька задумчиво произнесла:
— Тот первый блюститель порядка, на Добском озере, вероятно, что-то об этом слышал. Человек он пожилой, может, даже и знал когда-то этих типов. Догадывался — что-то тут зарыли, а теперь разыскивают…
— Вероятно, догадывалось несколько человек, ты права. Вовремя мы тут очутились!
— Не одни мы, вон сколько народу тут вовремя очутилось. Только вон никто не совал свой нос куда не надо, одна ты… со своим кошмарным характером!
— Вот именно, — тяжело вздохнула Тереска. — И теперь, когда уже все кончилось, мне будет явно чего-то не хватать. Вот разве чем-нибудь ещё заняться?
Шпулька чуть не задохнулась от возмущения.
— Совсем сбрендила?! Мало тебе было приключений? Неужели мы не можем пожить спокойно хоть несколько дней? Не успеешь оглянуться, уже надо будет возвращаться в Варшаву.
Тереска довольно долго молчала.
— Хотела бы я знать, — мрачно начала она, — как мы до этой Варшавы доберёмся? Слушай, а что, если поплыть до Писы, по Писе доплыть до Наревы, а по ней до Зегжинского залива?
— А дальше? Пешком или вверх по Висле?
— Если у вас возникнут какие-то трудности с воз-вгащением, то я к вашим услугам, — вмешался вдруг в дискуссию аристократ. — В Вагшаву я отправляюсь чегез неделю, двадцатого, и если вас устгаивает, можем отправиться вместе.
Девчонок такое предложение устраивало как нельзя больше. Вот только…
— А мы поместимся? — с беспокойством поинтересовалась Тереска. — У нас ведь много багажа.
— Матица у меня очень вместительная, — успокоил её аристократ. — А в пгидачу ещё и багажник на кгыше. Да что там! За то, что вы сделали, вас надо в золотой кагете отвезти. Так что мы с ней — к вашим услугам!
— С каретой? — обалдело прошептала Шпулька, вспомнив свой сон, когда аристократ, высунувшись из окна кареты, грозил ей кулаком и ругался на чем свет стоит. Вещий сон?..
— Увы. К сожалению, только с обычной машиной, нет у меня кагеты. Ну что, договогились?
— Договорились, большое вам спасибо! Тогда мы приплывём в Ручане накануне и сразу запакуем свои вещи. Вам во сколько удобно выехать?
— Думаю, около часа дня будет в самый гас.
Вряд ли подружки успели бы не только к часу дня, но и к часу ночи, если бы не Робин. Разобранная на составные части байдарка почему-то категорически отказывалась вмещаться в мешки. Шпулька уже подумала, не потерялся ли где ещё один мешок. Да и остальные вещи тоже размножились самым удивительным образом, а кроме того, практически во всех имеющихся ёмкостях девчонки везли огромное количество брусники, собранной буквально в самый последний момент.
На этот раз Робин появился со стороны берега, да не с пустыми руками. Он принёс два громадных копчёных угря, вызвавших бешеный восторг девчонок. И как-то моментально упаковал все их вещи. Тереска лишь покорно подавала ему предметы, которые он сам ей называл в нужном порядке.
Шпулька не преминула вполголоса заметить подруге:
— Вроде бы ты хотела быть абсолютно независимой? Теперь уже не хочешь?
— Мы и так почти два месяца были абсолютно независимыми. Можем сделать перерыв, — беззаботно отозвалась Тереска. — А в следующий раз начнём собираться за неделю до отъезда.
Аристократ с ангельским терпением запихивал в свою машину их вещи, не возражая против самых неудобных форм багажа.
Увидев угрей в отдельной упаковке, он с улыбкой взглянул на Робина и заметил, ни к кому не обращаясь:
— А в моё вгемя дамам дагили цветы.
— В моё — тоже, — вздохнул в ответ Робин. — Просто у этих дам очень оригинальные вкусы…
Проводив взглядом машину, молодой человек обернулся, посмотрел на озеро и понял — пропал! Совсем пропал!
Теперь до конца дней своих, как ни взглянет на сверкающую воду, солнце и лес, так и вспомнит прозрачные, зеленые, светящиеся счастьем Терескины глаза.
До Варшавы добрались в седьмом часу вечера. Сначала аристократ с шиком подкатил к дому Терески, подождал, пока выгрузят соответствующую часть багажа, затем подвёз Шпульку с её багажом к дому, и, раскланявшись, уехал. Тереска, разумеется, доехала со Шпулькой до её дома, и теперь, уже в сумерках, пошла домой. Шпулька, ясное дело, пошла её провожать.
— Честно говоря, я никак понять не могу, что ты о нем думаешь? — заговорила Шпулька на животрепещущую тему.
— О ком? — притворилась непонимающей Тереска.
— О Робине, конечно, не притворяйся!
— А знаешь, представь себе… — начала было Тереска и вдруг остановилась.Я о нем ничего не думаю! Ужасно!
Шпулька от удивления тоже замерла на месте.
— Наверное, и в самом деле это ужасно! — подумав, согласилась она. — Только я никак не врублюсь… Почему?
Похоже, Тереска сама была потрясена своим открытием, потому что не сразу ответила.
— Только сейчас я начинаю понимать, — наконец произнесла она. — Я о нем ничего не думаю! То есть, конечно же, что-то там думаю… То есть я не совсем уверена, думаю ли… Но знаю точно, что не думаю!
Шпулька с подозрением взглянула на подругу.
— Или ты влюбилась, или у тебя крыша поехала, — сделала она вывод и машинально повернула к своему дому. — Попытайся объяснить попонятнее, а то я что-то совсем запуталась.
Тереска тоже машинально двинулась за ней следом.
— Понимаешь, я его себе не представляю…
— И не надо! Без того знаешь, как он выглядит.
— Балда! Я совсем о другом: про него ничего не представляю, то есть не придумываю. Ведь раньше как было? Каждый раз, как влюблюсь, так начинаю представлять, всякие планы строить, что-то придумывать, ну и тому подобное… Потом, ясное дело, из этих моих планов ни фига не выходит, ну да это в порядке вещей. А здесь — как отрезало! Ничегошеньки не представляю, совсем ничего не придумываю. Даже когда жду…
— А, все-таки ждёшь?
— Понятно, жду. Так вот, даже когда жду, ничего себе в мыслях не представляю.
— А что бы такое ты могла представлять?
— Многое. Что угодно! Ну, как он приплывает, как что-нибудь сделает, пнёт кастрюлю или как на меня посмотрит, или что скажет… Ведь я раньше сама выдумывала, что мне скажут, а сейчас — ничего подобного! Я знаю, что он есть, и с меня довольно достаточно.
— О-го-го, не к добру это! — обеспокоенно заметила Шпулька. — Надо подумать…
Тереска огляделась и, обнаружив, что они пришли к дому подруги, машинально развернулась и отправилась обратно. Шпулька машинально же последовала за ней.
Подумав, она произнесла зловещим пророческим тоном:
— Боюсь, так просто все это не кончится…
— И что? — живо откликнулась Тереска. — Что будет?
— Не знаю, но что-то будет. Ты права, это и в самом деле ужасно!
Уже совсем стемнело, а девчонки так и не преодолели даже половины расстояния между их домами. И тут с одной стороны улицы появился Зигмунт, брат Шпульки, а с другой — пан Кемпиньский, отец Терески.
— Господи! Где ты пропадаешь? — гаркнул Зигмунт сестре — Мать уже в панику впала, не иначе, её доченька под машину угодила! Мы без тебя ужинать не садимся!
— У вас была одна палатка и одна байдарка, — задумчиво произнёс пан Кемпиньский — Как же вы умудрились провести каникулы порознь?