СЕКРЕТ БРАТЦА СЕВЕРНОГО ВЕТРА - Он подумал, что первое, что ему следует сделать,- читал Терри Оушн,- это отправиться вокруг огромного мира так далеко, как только он сможет, и спросить каждое живое существо, как они собираются готовиться к предстоящей зиме. Ему так понравился собственный план, что он, набрав с собой зерен и орехов, которые в изобилии валялись вокруг, попрощался со своей женой и детьми и отправился в тот же день. Первой, кого он встретил, была пушистая гусеница на веточке. Хотя гусеницы не считаются очень умными, луговой мышонок все-таки задал ей свой вопрос: что делать, чтобы подготовиться к предстоящей зиме? - Я не знаю, что такое зима,- сказала гусеница тоненьким голосом.Хотя со мной тоже происходят перемены. Я собираюсь закутаться в эту прекрасную белую шелковую нить, я недавно научилась крутиться, но не спрашивай меня, как я это делаю; а когда я как следует завернусь, я приклеюсь к этой удобной веточке. Я долго буду оставаться там, может быть всегда. Я не знаю. Это не показалось мышонку решением проблемы и сетуя в душе на глупость гусеницы он продолжил свое путешествие. В самом конце поросшего лилиями пруда он встретил существо, которое никогда не видел раньше: это были огромные серовато-коричневые птицы с длинными изящными шеями и черными клювами. Их было много и они плыли через пруд, опуская головы под воду и заглатывая то, что они смогли поймать там. - Птицы! - решил луговой мышонок, и решил спросить у них.- Идет зима,- сказал он,- как вы собираетесь готовиться к ней? - Действительно, скоро зима,- ответил ему вожак торжественным голосом. - Братец Северный Ветер выгнал нас из наших гнезд, там он особенно резок. Он и теперь дует нам в спины, подгоняя нас. Мы обгоняем его, хотя он очень быстр. Мы полетим на юг, туда, где он не сможет настичь нас; там мы будем в безопасности. - А это далеко? - спросил мышонок, надеясь, что, возможно, он тоже сможет убежать от Братца Северного Ветра. - Много дней мы летим так быстро, как только можем,- сказала самая старая птица,- мы и так опаздываем,- и шумно захлопав крыльями, он поднялся с водной глади, вытянув ниточкой свои черные лапы под белым животом. Остальные последовали за ним и все вместе они с криками полетели к теплому югу. Мышонок печально побрел дальше, понимая, что он не сможет улететь от ветра на сильных широких крыльях, как эти птицы. Он так расстроился от этих мыслей, что чуть не споткнулся о скользкую форель в самом конце пруда с лилиями. Мышонок спросил у форели, что она собирается делать, когда наступит зима. - Спать,- сонно ответила форель, сморщившись по-стариковски.- Я зароюсь в теплую грязь на самом дне пруда, где ветер меня не достанет и засну. Я уже и сейчас почти сплю. Спать. Это уж чем-то отличалось от того, что он слышал раньше. Он двинулся дальше, но кого бы он не спрашивал, ответы были похожи один на другой. - Спать! - сказала змея, враг лугового мышонка.- Тебе нечего бояться меня, мышонок. - Спать! - сказал бурый медведь,- в пещере или крепком доме из ветвей. Спать до лучших времен. - Спать! - пропищала летучая мышь, его двоюродная сестра, которая вылетает на охоту по вечерам,- спать вниз головой, зацепившись коготками за ветку. Что ж, полмира просто собирались уснуть с наступлением зимы. Это был самый странный ответ, который услышал мышонок, но были также и другие. - Я припрятала орехи и зернышки в тайных местечках,- сказала рыжая белочка,- вот как я готовлюсь к зиме. - Я доверюсь людям, они будут подкармливать меня, когда нечего будет есть,- сказал маленький воробей. - Я построю,- сказал бобер,- я построю прочный дом ниже холодного течения и буду там жить с женой и детьми. А теперь не мешай мне работать. Я очень занят. - А я буду воровать яйца из амбаров,- сказал енот, у которого на лице было написано, что он воришка. - Я съем тебя,- сказала рыжая лиса,- вот тогда узнаешь! _ Она бросилась на бедного мышонка и чуть не схватила его, он едва успел укрыться в старом каменном заборе. Пока он сидел там, притаившись, он заметил, что пока он путешествовал, изменения, называемые Зимой, оставили на зеленом лугу еще одну улику. Он уже не был таким зеленым. Он стал коричневым, желтым, местами белым. Многие зернышки созрели и упали на землю или унеслись в разные стороны на маленьких крылышках. Солнце закрыли тяжелые серые тучи. А луговой мышонок все еще так и не придумал, как защитить себя от Братца Северного Ветра. - Что же мне делать? - громко заплакал он.- Неужели мне придется жить с моими двоюродными братьями в сарае фермера Брауна и постоянно бояться встречи с котом Томом или собакой Фьюри, где того и глядишь угодишь в мышеловку или наешься крысиного яду? Я так долго не протяну. Может быть, мне тоже отправиться на юг и надеяться, что я смогу перегнать Братца Северного Ветра? Но, наверняка, он схватит меня и заморозит своим холодным дыханием, когда я буду так далеко от дома. Может быть, мне забраться поглубже в норку с женой и детками, укрыться травой и постараться заснуть. Но скоро мы все проснемся от голода. Что же мне делать? В это самое время рядом с ним блеснул яркий черный глаз. Это было так неожиданно, что он вскочил, громко запищав. Рядом с ним сидела Черная Ворона. - Послушай, мышонок,- радостно сказала она,- прежде, чем ты решишь, как тебе защититься от холода, я хочу сказать тебе, что есть еще кое-что, о чем ты не знаешь, но тебе следует это знать. - Что же это? - спросил луговой мышонок. - Это секрет Братца Северного Ветра. - Его секрет? А что за секрет? Ты его знаешь? Ты расскажешь его мне? - Это кое-что приятное, что есть у зимы,- ответила ворона,- но Братец Северный Ветер хочет, чтобы ни одно живое существо не знало об этом. Но мне это известно. И я не скажу тебе ничего. Черная ворона хранила секреты почти так же, как она охраняла блестящие кусочки металла и стекляшки, которые она находила повсюду. - Кое-что приятное о зиме? Что бы это могло быть? Наверное, не холод, не снег, не лед и не реки, выходящие из берегов. И не сон, который похож на смерть и не спасение бегством от голодных врагов. Это не могут быть короткие дни и длинные ночи и бледное, невыразительное солнце. - Что же это могло быть? Той ночью, когда луговой мышонок лежал в своей норке под кучкой высохшей травы, тесно прижавшись к жене и детям, чтобы было теплее, сам Братец Северный Ветер прилетел, чтобы погулять по зеленому лугу. Каким же он был сильным и резким! Как раскачивался и сотрясался крошечный домик лугового мышонка! Какие мрачные серые облака пролетали по небу, то закрывая, то открывая испуганную луну. - Братец Северный Ветер! - закричал мышонок изо всех сил.- Мне холодно и я боюсь. Не скажешь ли ты мне что-нибудь хорошее о зиме? - Это мой секрет! - ответил Северный Ветер суровым ледяным голосом. Чтобы убедить мышонка в своей силе, он начал дуть на высокий клен и дул до тех пор, пока все зеленые листья не превратились в оранжевые и красные, а потом разметал их в разные стороны. Покончив с листьями, ветер умчался прочь, пролетев по зеленому лугу и оставив мышонка потирать своими лапками замерзший носик и размышлять, что же это за секрет. - А вы знаете секрет Братца Северного Ветра? - Конечно, знаете. - О,- Смоки пришел в себя,- извини, Терри, я не хотел заставлять тебя читать так долго. Спасибо большое. Он с трудом сдержал зевок, а дети с интересом наблюдали за ним. - А теперь все достаньте ручки, тетради и чернила пожалуйста. Продолжаем урок, и не ворчите. Хорошенького понемножку.
ИГРА ПРОДОЛЖАЕТСЯ В то утро, кроме чтения было еще и чистописание, которое занимало больше времени, как только Смоки стал учить детей итальянской каллиграфии, как писал он сам. Особенность этой каллиграфии в том, что если буквы написаны правильно, то они изумительно красивы, но если хоть немного ошибаешься, то почерк выглядит уродливым. - Соединяй буквы,- сказал он Петти Флауэрс, которая, хотя слышала эти слова в течение уже целого года, думала, что он говорит: "Посмотри на себя". Для нее это звучало, как оскорбление, на которое она не могла ответить и не могла избежать его. Однажды, разозлившись, она так резко перечеркнула пером страницу тетради, что разрезала лист, как ножом. Чтение проходило по книгам из библиотеки Дринквотера и было захватывающим занятием. Это были "Секрет Братца Северного Ветра" и другие сказки доктора, которые Смоки считал поучительными и полезными для старших и для младших ребят. Иногда они так надоедали ему своим запинающимся чтением, что он читал им сам. Ему это очень нравилось, как нравилось объяснять детям трудные места или идею автора. Многие дети думали, что эти отступления были частью текста, и когда они подрастали и самостоятельно читали те книги, что были прочитаны им Смоки, то они казались им бессодержательными и поверхностными, как если бы в них отсутствовали целые страницы текста. Днем была математика, которая зачастую становилась продолжением каллиграфии, так как Смоки уделял столько же внимания красивому написанию цифр, сколько и правильности самого решения. Среди его учеников были один или два, которые красиво писали цифры и Смоки с удивлением думал, что это, наверное, из-за того, что они более успешно усвоили действия с дробями и всякую другую чепуху; он позволил этим детям помогать ему учить других. В соответствии со старым принципом, что музыка и математика - сестры, он иногда в полдень, совершенно бесполезный для усвоения знаний, играл им на своей скрипке. Ее диковатое и не всегда понятное пение, запах горящей печи и завывание ветра за окном Билли Буш позже вспоминал как уроки математики. Как у учителя у него было одно несомненное достоинство: понастоящему он не понимал детей, ему не доставляло удовольствия их детство, его ставила в тупик и приводила в смущение их энергия. Он обращался с ними, как с подростками, потому что он не умел подругому, а если они вели себя не так, как следует подросткам, он не обращал на это внимания и продолжал, как ни в чем не бывало. Что его действительно заботило, так это обучение. Вот о чем стоило говорить. Школьные уроки были продолжением игры - даже самым умным детям трудно было заставить его поиграть во что-нибудь еще - и поэтому только когда они все, наконец, прекращали его слушать /а это случалось в основном в ясные солнечные дни или когда с неба завораживающе падали снежинки, или когда шел монотонный дождь/, только тогда он отпускал их с урока, не в состоянии думать еще и о том, чтобы забавлять их дальше. После этого он и сам отправлялся домой через главные ворота Эджвуда, раздумывая над тем, оправилась ли Софи от своей дремоты.