Он поднес полную кружку ко рту, глядя в огонь, с улыбкой на лице, когда в дверь постучали.
СИЛЬВИ И СУДЬБА
В первое мгновение он даже не понял, что пунцовая от смущения девушка, которая стояла в двери, была той самой, которая днем в блестящем халате роняла яйца во дворе старой фермы. Одетая теперь в выцветшие и мягкие, словно сшитые из домотканого полотна, джинсы она выглядела намного моложе; другими словами, она была в общем-то маленькой, но в ней скрывалось столько энергии, что это позволяло ей выглядеть старше, если бы только не ее излишняя скромность.
— Сильви, — сказал он.
— Да, я, — она оглянулась назад, на темный холл, затем снова посмотрела на него с каким-то раздражением или досадой. — Я не знала, что здесь кто-то есть. Я думала, что здесь пусто.
Он стоял перед ней, заполняя своим телом дверной проем и не знал, что сказать.
— Хорошо, — сказала она. Девушка высвободила одну руку и приложила к своим вздрагивающим губам, а потом снова быстро осмотрелась, как будто он заставлял ее остаться, а она торопилась уйти.
— Вы что-нибудь оставили здесь?
Она не обратила внимания.
— Как ваш сынок? — При этих словах она закрыла рот рукой; казалось, она плачет или смеется или и то, и другой вместе и при этом она продолжала оглядываться, хотя было совершенно ясно, что ей некуда идти. Наконец, и Оберон заметил это.
— Входите, — сказал он, отступая в сторону, чтобы она могла войти, и приветливо кивая.
— Я иногда прихожу сюда, — сказала она входя в комнату, — когда мне хочется побыть одной. — Она снова огляделась, из чего Оберон заключил, что девушку обидели. Он вторгнулся в ее обитель. Он подумал, может быть, ему нужно уступить комнату ей и пойти спать на улицу. Вместо этого он сказал:
— Не хотите немного рома?
Казалось, она не слышала его.
— Послушайте, — сказала Сильви и замолчала. Оберон уже знал, что эти слова часто используются горожанами в речи, а не являются грубостью. Он прислушался. Она села на маленькое вельветовое кресло и сказала, ни к кому не обращаясь:
— Как здесь мягко!
— Мг.
— Завораживающий огонь. Что вы пьете?
— Ром. Хотите выпить?
— Конечно.
Кружка была только одна, поэтому они выпили по очереди, передавая ее друг другу.
— Мальчик не мой сын, — сказала Сильви.
— Извините, если я…
— Это ребенок моего брата. У меня есть умалишенный брат. Его зовут Бруно. Он сам, как ребенок. — Она задумалась, глядя в огонь.
— А какой ребенок. Такой очаровательный, и хорошенький. И плохой. — Она улыбнулась. — Такой же, как его папочка.
Она еще крепче обхватила себя руками и подтянула колени почти к самой груди. Он видел, что она содрогается от внутренних рыданий и только постоянное героическое усилие над собой не позволяет ей выплеснуть плач наружу.
— Мне показалось, что вы с ним прекрасно ладили, — сказал Оберон. — Я подумал, что вы его мать.
— О, его мать, — она бросила пренебрежительный взгляд, в котором едва можно было уловить жалость, — его мать ужасно больна, к сожалению.
Она снова задумалась.
— Как они обращались с ним! Он уже начал становиться таким же, как и его отец.
Это была явно неподходящая тема. Оберон хотел задать ей вопрос, чтобы она рассказала всю эту историю.
— Ну, что же, сыновья часто становятся похожими на своих отцов, — сказал он. — И в конце концов, они проводят около них много времени.
Она презрительно фыркнула.
— Бруно мог год не видеть этого ребенка. А теперь он прозрел и говорит «мой сынок» и все такое. Но это только потому, что он стал верить в бога. Но он работает для этого парня. Что делать? Я не знаю, я прихожу в отчаяние. Он здесь, на пороге. Они убьют этого ребенка.