Но в дверях стоял Джордж Маус. /Оберон скоро научится узнавать, когда приходит Сильви, потому что вместо того, чтобы постучать, она скребется или легонько барабанит в дверь ногтями; при этом возникает звук, как если бы некрупное домашнее животное просилось в помещение/. Через руку Джорджа было переброшено его старое меховое пальто, на голове была немыслимая старомодная женская шляпа, а в руках он держал две хозяйственные сумки.
— У тебя нет Сильви? — спросил он.
— Нет.
Со всем искусством, на которое была способна его скрытая натура, Оберон научился неделями не встречаться с Джорджем Маусом на его собственной ферме, появляясь и исчезая с мышиной предусмотрительностью и торопливостью. Но теперь он был здесь. Никогда еще Оберон не испытывал такого замешательства, такого кошмарного чувства, что он не знает способа, как смягчить страшный удар. Его хозяин! Его кузен! Да он ему в отцы годится! Обычно не обращавший внимания на чувства других людей, теперь Оберон понял, что должен испытывать его кузен, хотя он и приютил его.
— Она ушла. Я не знаю, куда.
— Да? Ну, хорошо. Вот здесь всякая ее мелочь, чепуха! — Он бросил хозяйственные сумки и сорвал с головы свою шляпу. Его седеющие волосы были спутаны. — Там еще осталось кое-что. Она может прийти и забрать свои вещи. Ну, вот, такая тяжесть с плеч долой! — Он нервно бросил меховое пальто на вельветовый стул.
— Ладно. Не принимай близко к сердцу. Не обращай на меня внимания, парень. Ничего со мной не случится.
Оберон обнаружил, что он в напряженной позе стоит в углу комнаты с хмурым лицом и никак не может найти выражения, подходящего к данным обстоятельствам. Единственное, что он хотел сделать — это извиниться перед Джорджем, но у него хватило ума понять, что это будет звучать, как издевательство. Кроме того, на самом деле он ничуть на сожалел.
— Она еще совсем девчонка, — сказал Джордж, оглядывая комнату. /На табуретке валялись трусики Сильви, на раковине стоял ее крем и лежала зубная щетка/.— Совсем девочка. Я надеюсь, вы очень счастливы.
Он хлопнул Оберона по плечу, потрепал его за щеку.
— Ах ты, сукин сын! — Он улыбался, но его глаза горели сумасшедшим огнем.
— Она считает тебя… — сказал Оберон.
— Так и есть.
— Она говорит, что не знает, что будет делать без тебя, вернее если ты не позволишь ей остаться здесь.
— Да. Она мне это тоже говорила.
— Ты ей как отец. Даже больше.
— Как отец? — Джордж обжег его своим взглядом и, не отводя глаз, начал смеяться. — Как отец.
Он смеялся все громче диким отрывистым смехом.
— Почему ты смеешься? — спросил Оберон. Он не знал, присоединиться ли к Джорджу или наоборот, он смеется над ним.
— Почему? — Джордж задыхался от смеха. — Почему? А что бы ты, черт подери, хотел, чтобы я делал? Плакал? — Он вскинул голову, обнажив белые зубы, и зарычал, продолжая хохотать. Оберон не смог удержаться и тоже засмеялся. Когда Джордж увидел это, его смех стал затихать и перешел в хихиканье.
— Как отец. Вот это здорово. — Он подошел к окну и уставился на серый день. Наконец, он перестал хихикать, сцепил руки за спиной и вздохнул.
— Вот чертовка. Она не для меня, так и мне и надо, старому дураку.
Через плечо он посмотрел на Оберона.
— Ты знаешь, что у нее есть судьба?