Трудная жизнь, подумала она без удовольствия, вдыхая туманный воздух и натягивая коричневые садовые рукавицы; у фермера-работяги очень нелегкая жизнь. Она спустилась вниз. За дверью кухни Джорджа стояла коробка, куда собирали отходы для коз, которые потом перемешивали и добавляли в корм. Она взвалила ее на плечи и пошла через двор к сараю, откуда слышалось неторопливое блеяние.
— Привет, ребята, — сказала она. Козы — Панчита и Нани, Бланка и Негрита, Гуапо и ла Грэни и те, у которых не было имен /Джордж никогда не называл их по имени, а воображение Сильви не простиралось дальше двух-трех имен; конечно, у них у всех должны быть имена, но имена должны быть правильными/, смотрели на нее, топали по полу, покрытому линолеумом и блеяли. От них исходил резкий запах. Вонь не раздражали Сильви и она думала, что, наверное, привыкла к этому с детства.
Она покормила их, насыпая зерно и отходы в старую ванночку и так тщательно перемешивая, как будто это была пища для ребенка; она разговаривала с ними, поругивая за то, что они подталкивали ее и хваля тех, кто вел себя хорошо; при этом больше всего внимания доставалось самому маленькому черному козленку и самому старому Ла Грэни, которая была настоящей бабушкой, костлявой и голенастой и которую Сильви всегда называла «велосипедом». Она смотрела, как они пережевывают кусочки пищи, поднимая иногда головы и поглядывая на нее, а потом снова возвращаясь к своему завтраку.
Сквозь щели в сарай проник утренний свет. Проснулись цветы на стене и подняли свои цветные головки. Она широко зевнула. И почему это животные просыпаются так рано?
— Надо же, что со мной сделала любовь, — думала Сильви, готовясь разносить молоко. Она замерла на мгновение, чувствуя, как внезапно ее сердце наполнилось теплотой и неожиданное чувство разлилось по всему ее телу; она еще ни разу не называла любовью свое чувство к Оберону.
— Любовь, — снова повторила она про себя; да, это было именно то чувство, это слово билось в ней, как ласточка в клетке. Что же касается Джорджа Мауса, то он был всего лишь спутником жизни и ничем больше, человеком, который приютил ее, когда ей некуда было идти; она чувствовала к нему глубокую благодарность и множество других чувств, в основном приятных. Но они не зажигали огонь в ее сердце. Настоящим бриллиантом было лишь одно слово: любовь. Она засмеялась. Любовь. Как это замечательно быть влюбленной. Любовь скрывалась в ее куртке и в перчатках, любовь послала ее кормить коз и согревала ей руки, когда она перемешивала для них еду.
— Ладно, ладно, не принимай это так близко к сердцу, — мягко сказала она, обращаясь и к козам, и к своей любви. — Полегче, мы идем.
Она помассировала большое вымя Панчиты.
Ну-ка, давай сюда свои титьки. Эй, мамми. И где ты взяла такое вымя? Наверное, нашла в кустах?
Она начала доить, думая об Обероне, который сладко спал в кровати и о Джордже, который тоже спал; только она проснулась, но никто не знал об этом. Ее тоже нашли под кустом — подкидыш. Ее спасли от большого, незнакомого города, приютили на ферме, дали работу. В сказках подкидыши всегда превращаются в знатных людей или в принцесс, которых никто не знает. Принцесса: так ее всегда называл Джордж. Эй, принцесса. Потерянная принцесса, которую околдовали и заставили забыть, что она раньше была принцессой, пастушка, но если снять с нее и разорвать грязные пастушьи одежды, то все увидят, какой драгоценный камень скрывается под ними, они увидят приметную родинку и серебряное кольцо и все восхитятся и обрадуются. Быстрые струйки молока звонко ударялись о ведро и с журчанием стекали по его стенкам то справа, то слева, справа, слева; эти звуки пьянили и успокаивали ее. А затем, окончив работу, она вернется в свое королевство, благодарная за приют, смирившись с тем, что там она найдет настоящую любовь; поэтому все ее приятели получат свободу и щедрое вознаграждение. И руку принцессы. Она прижалась головой к теплой шерсти Панчиты и ее мысли вернулись к молоку, козлятам, к мокрым от дождя листьям во дворе.
— Послушай, принцесса, — сказала Панчита, — работа не ждет.
— Кто это сказал? — удивилась Сильви, оглядываясь по сторонам, но Панчита только повернула свое длинное лицо к Сильви и продолжала жевать свою бесконечную жвачку.
ДОМ БРАУНИ
Она вышла во двор с бидончиком свежего молока и корзинкой коричневатых яиц, которые она вынула из гнезда, устроившей себе насест на ломанном диване, стоявшем в сарае для коз. Она перебралась через неровный клочок земли, где раньше были грядки, и направилась на другой конец двора, к зданию, покрытому высохшими ветками винограда, с высокими, подслеповато глядящими окнами и лестницами, ведущими в никуда. Нижние ступеньки уже поросли мхом и сырость подбиралась и к фундаменту. Вход в здание и окна были забиты старыми сломанными досками самых разных размеров; внутрь можно было заглянуть, но разглядеть что-либо в темноте было невозможно. Заслышав шаги Сильви, из многочисленных щелей в фундаменте выскочило несколько мяукающих кошек — целый кошачий взвод. Джордж как-то сказал, что они на своей ферме разводят в основном кошек. У них был король — огромный одноглазый кот, который не соизволил появиться на этот раз. Но зато появилась пестрая кошечка, которая была беременной, когда Сильви видела ее в последний раз: исхудавшая, с отвислым животом и большими розовыми сосками.