– Я из Москвы! – вздернула девушка носик.
– Ясно. Расчетливая москвичка! Знаем мы вас, меркантильных и неискренних.
– Почему расчетливая? – заерзала девушка на табурете. – И никакая я не меркантильная. Да и не из Москвы я вовсе, а из-под Москвы. Знаешь город такой, Апрелевка? Там еще при царе Горохе завод грампластинок был…
– Гороховую знаю, об Апрелевке слышу впервые.
На стойке заблебетал телефон. Заскучавший без аудитории младший компаньон поспешил взять трубку и мило с нею пошутить:
– Личный секретарь старика Нерея на проводе! Comment alles-vous?[1]
Выслушав сообщение, взгрустнул, вздохнул, обернулся к удивленной парочке, горько взмолился:
– И не надо на меня так смотреть! Ну и что, что я в смокинге, я ведь когда-то на филфаке учился. Пять семестров как с куста…
– Почему только пять?
– Потому что под обмен попал.
– Под какой обмен?
– Под международный. Мода тогда такая была: студентов обменивать. Кого на французских в Париж обменяют, кого на английских – в Лондон…
– А на кого вас обменяли?
– На белых медведей в Колыму…
3
Первый кабинет оказался просторной, элегантно обставленной комнатой с толстым ковром, кожаными креслами, замысловатыми светильниками и антикварными гобеленами. На обширном, щедро сервированном хрусталем, серебром и цветами столе негде локоть приткнуть. От обилия закусок рябит в глазах и в желудке начинается тихая паника. Чего тут только не было! Плавленых сырков, к примеру, не было. Салата «Оливье» не наблюдалось. Да и неизменной селедки под шубой никак не удавалось среди раковых шеек, начиненных осетровой икрой, и рольмопсами в горчичном соусе отыскать. Из напитков блистательно отсутствовали: жигулевское пиво, хлебный квас, свекольная брага, плодово-ягодное вино «Осенний сад» и все виды сивух, изготовляемых из картофельных очистков.
Председательствовал младший компаньон. На почетном месте – в пурпурном кресле с золотым шитьем – восседал сам Игорь свет-Викторович, победитель супостата, избавитель отечества, больше известный в народе под заслуженными именами Меткий Глаз и Стальная Нога. Спасенные массы на пиру представляла Виктория Подмосковная. В категории «и другие официальные лица» фигурировали две манекенщицкого вида девушки, созданные Господом с явной оглядкой на международные стандарты неописуемой красоты[2]. Причем одну звали Ольгой, а другую Мариной. А может, и наоборот. Точность в данном случае не столь важна, как в предыдущем.
Официальная часть закончилась. Началась менее интересная – неофициальная. Марк смешил девушек анекдотами, Игорь благодарно отдыхал – не столько от здравиц в свой адрес, сколько от своих надлежаще скромных бормотаний. Отдыхал не один, с пивом… Время от времени застолью оказывала честь лично Анна Сергеевна, при появлении которой женская половина присутствующих принималась смущаться, трезветь, краснеть и хорошеть. Мужская реагировала не столь однозначно. Находились такие, что буквально присыхали к ней взглядом. Но были и другие, – те хлопали пробкой шампанского и провозглашали какой-нибудь особенно невинный тост. Например: «За то, чтобы каждый на этой земле испытал любовную пытку!». Но это еще не весь тост. После восклицательного знака следует слегка призадуматься и внести юридическую поправку: «Прошу не путать с пыткой любовью!». Или – еще невиннее: «Будем здоровы – в буквальном, фигуральном и сексуальном смыслах!». Тут задумываться не надо. Тут надо быстренько дернуть, врубить музычку, заключить партнершу в объятия и пуститься в пляс – шаркающий, томный, зажигательный. Хорошо бы еще успеть объявить, что танец «белый», вдруг кто-нибудь над кем-нибудь сжалится, возьмет да и пригласит сдуру на тур вальса или припадок канкана… Ан, нет. Никто ни над кем не сжаливается. Никого никуда не приглашают. Сидит она или стоит, но всем своим видом дает понять, что может прекрасно обойтись без мужчины. Причем даже без мужчины с Большой Буквы – мужчины особенного, – неповторимого, как шедевр, неотразимого, как тайфун. Ее недоступность не вызывает сомнений. От ее красоты больно глазам…
Анна Сергеевна курит длинную тонкую сигарету, изображая вежливый интерес к разглагольствованиям младшего компаньона. Пользуясь табачной дымкой и отсутствием подчеркнутого внимания к своей персоне, Игорь украдкой изучает эту странную женщину и, не находя в ней никаких видимых изъянов, начинает сомневаться в справедливости распространенных предубеждений против педерастов, лесбиянок, садистов, мазохистов, целомудренников, святых и убогих. От поспешных выводов его удерживает резонное соображение, что тайные пороки не всегда зримо соотносятся с наружностью их носителя, что связь эта тонкая и обнаружить ее в такой штатной ситуации, как ресторанное застолье, практически невозможно. И тут, словно вторя его мыслям, председательствующий вдруг разражается очередным тостом. На сей раз предлагается выпить за исполнение заведомо неисполнимых желаний. Не успевает он закончить, как дверь без стука отворяется, впуская Кульчицкого в сопровождении настоящего великана с доброжелательной физиономией цвета подрумяненной на сливочном масле ветчины.
2
То, что во фразу не захотели вписаться утонченные педерасты, считающиеся истинными авторами упомянутых стандартов, изобретенных ими в тяжком припадке женоненавистничества, свидетельствует скорее в пользу этой версии, чем против нее.