Вокруг кресла Луи примерно на три фута простирается что-то вроде запретной зоны. Ни обломков, ни карт, ни грязи, ни тарелок — идеально чистая поверхность. Границы магического круга отмечены аккуратной белой линией; судя по запаху, для ее нанесения использовался хлорный отбеливатель.
В ужасе я пячусь.
— Не пугайся, — мрачно произносит Луи. — Я не собираюсь тебя бить. И кидать в тебя предметами не буду.
Глаза у Луи опущены, руки лежат неподвижно, ноги поджаты глубоко под кресло. Он похудел — это видно по осунувшемуся лицу. Вообще-то он спокойно может сбросить килограммов сорок, никто даже и не заметит. Глаза у него выпучились еще больше. Интересно, съел ли он хоть что-нибудь за все это время? А может, ему только и осталось, что голодать?
Я делаю еще шажок назад.
— Чего ты боишься? — неодобрительно бурчит Луи. — Я же сказал, не съем.
Осторожность и только осторожность — кто знает, что ему в голову взбредет. Как выскочит, как выпрыгнет — словно чертик из табакерки. Ну да, как же — все в порядке с ним. Ой, не похоже. На коленях у Луи лежит холщовый мешочек с пластмассовыми застежками. Когда я подхожу ближе, Луи прижимает мешочек груди.
— Неважно выглядишь, — говорю я. — Ты ел что-нибудь?
Луи пожимает плечами.
— Может, ты пить хочешь? Чаю выпьешь?
— Да, — кивает Луи. — Охотно. Чашечку чая, пожалуйста.
Все чашки грязные. Молока нет. Хорошо хоть чай в пакетиках нашелся. И половинка подсохшего лимона.
Я мою чашки. Вся раковина забита бокалами из-под пива — еще с той игры, — и я их тоже мою и составляю в шкаф.
— Ну и бардак у тебя. — Я подаю Луи чай.
— Я очень сильно разозлился.
— На меня?
— На все вообще. На весь этот хренов мир.
Ничего более конкретного он сообщить не изволит. На душе у меня паршиво — я прямо места себе не нахожу. Надо чем-то себя занять.
— Слушай, может, мне слегка прибраться?
— Отличная мысль. — У Луи такой вид, будто мое предложение сразило его своей новизной. — А то здесь стало как-то неуютно.
Следующие полтора часа я посвящаю генеральной уборке, а Большой Луи не отрываясь смотрит в окно. За окном внешний мир, он кривляется и дразнит, и зовет помериться силами, и манит: «А ну, выйдем». Но Большой Луи только смотрит и не отвечает.
Ну и пусть. У меня масса работы. Я выметаю землю, складываю осколки и обломки в пластиковый мешок, отскребаю каждую тарелочку, каждую чашечку, каждый бокальчик. Хорошо хоть все чистящие средства на месте — и жидкость «Фэйри», и гели, и порошки, и всякая прочая «Весенняя свежесть», — а разных тряпок, губок, щеток и мочалок хватит, чтобы отдраить весь многоквартирный дом.
Под конец моей уборки на сцене появляется пылесос. Его шум явно по душе Луи, он с наслаждением вслушивается в низкий, рокочущий гул. Когда мы с пылесосом входим в пределы запретной зоны, Луи поднимает ноги, чтобы я могла почистить и под ними тоже.
Дело сделано — от меня прямо пар валит. Прежде чем сесть, я выпиваю стакан воды и вытираю пот со лба. Голова у меня заработала — а то во время уборки все мысли куда-то подевались. Что мне делать дальше? Луи, наверное, нужен врач. Может, вызвать «скорую»? Или связаться с властями? Или сперва переговорить с Луи и убедиться, можно ли оставлять его наедине с самим собой?
— Спасибо. На славу потрудилась. Правда, не пропылесосила под батареей, но ничего. Уж во всяком случае, лучше, чем было.
Он ворчит. Он недоволен. Хороший знак.
— И долго ты пребывал в таком состоянии? — осторожно спрашиваю я. — Ты что, так и сидел с тех пор, как я ушла?
— Только днем. Я не вставал с постели, пока не делалось светло.
— Ты спал?
— Пытался. Столько всякой фигни крутилось в голове.
— Ты ел?
— Нет. Почти нет.
— Может, что-нибудь приготовить на скорую руку? На кухне есть печенье и арахисовое масло.
— А тебя не затруднит?
— Нет, — отвечаю я. — Не затруднит.
Когда я возвращаюсь, Луи уже слегка почистил перышки: умылся, переменил рубашку, наклеил свежие пластыри. На голове у него бейсболка, а кресло повернуто тыльной стороной к окну.
— Теперь ты похож на человека. — Я протягиваю ему тарелку с печеньем и маслом.
— Да, — подтверждает Луи. — Мне лучше. Я рад, что ты пришла.
— Так уж и рад?
— Честное слово. Только захватила бы с собой что-нибудь. Огурчик или шоколадку. Тебе мало того, что я целую неделю проторчал в этой проклятой дыре, проливая слезы над своей судьбой? Тебе надо еще, чтобы я подох тут с голоду?
Я столбенею. У меня просто нет слов. Ну, почти нет.